Ольга Петровна Клюкина - Визажистка

СКл… А дальше витиеватая гордая закорючка и расшифровка — Клементьев С.В., Сергей Владимирович. То есть в недавнем прошлом — законный муж.

Хуже всего, что Сергей почти никогда не появлялся один, а приходил под ручку с Лерой, с которой он сочетался законным браком буквально через месяц после развода. Вере постоянно казалось, что при встречах Лера слишком уж пристально и почти что покровительственно разглядывает ее своими большими серыми глазами, словно знает некую засекреченную формулу счастья, о которой другим ведать не дано, не положено.

Только рядом с этой девушкой Вера впервые в жизни начала ощущать свой возраст, о котором раньше особенно не задумывалась.

Хотя — ну что тут такого особенного? — разница-то всего на каких-то семь лет: Вере почти тридцать, а новенькой жене… далеко не тридцать. Впрочем, ровно столько, сколько было и самой Вере, когда она выходила замуж за Клементьева С.В., правда, уже в придачу с Антошей, который родился через четыре месяца.

И легкое к ней участие, как к безнадежной больной, и кроткие, полные обожания взгляды на Сергея, и новые щеточки для мытья посуды, деликатно выглядывающие из сумки, — все в этой девушке вызывало у Веры сильнейшее раздражение, почти что протест.

Даже одно только имя — Ва-ле-рия.

Ее имя, как ни склоняй, ни возводи в степень и ни уменьшай, все равно будет звучать коротко и просто — Вера. А эта, видишь ли ты, — Валерия, Валерочка, Лерочка, даже — Лерчик.

«Мне нужна моя женщина», — высказался накануне новой женитьбы Сергей.

«А я — чья?» — удивилась Вера.

«Ну, не знаю, — пожал он плечами и вдруг прибавил раздраженно: — У Сократа своего спроси».

«При чем тут Сократ?»

«Значит, у этого, как его… Эмпедокла. Или у кого-нибудь еще из этих, бородатых…»

«Хорошо, а Антон тогда — чей?» — не сдавалась она. Но Сергей отвернулся и промолчал.

«Получается, Антон — мой, только мой», — впервые в жизни сделала Вера такой вывод и чуть не заплакала от внезапной жалости к себе, и особенно к Антошке. Но сдержалась, оставила слезы на потом.

«Это мы еще посмотрим», — пробормотал Сергей, но как-то невнятно, без особого выражения. Типа того, что там будет видно, как в новой семье сложится, — зачем зря заранее загадывать насчет мальчишки?

Именно после этого короткого разговора Вера поняла, что теперь точно все, конец. Их общий мир, который казался когда-то сияющим и нерушимым, рассыпался окончательно и бесповоротно, и нет никакого смысла пытаться что-то собирать заново, выяснять отношения, захлебываться от рыданий. Лучше как можно быстрее пройти через все формальности, дележки, обмены…

Вера еще раз посмотрела на трещину: мощная, однако.

Как там обычно пишут в старинных романах? «Ее жизнь внезапно дала трещину».

Вот бы она удивилась, если бы еще год назад кто-нибудь сказал, что Клементьева Вера Михайловна скоро проснется в полуразрушенной коммуналке, главное достоинство которой — высокие, но очень сильно потрескавшиеся потолки, побелить которые сможет только верхолаз. Бред какой-то… Хорошо еще, что Антошка не замечает всего этого убожества и радуется, что теперь они будут жить в самом центре города, близко от цирка.

Давно надо было вставать — Вера не привыкла залеживаться, — но сегодня подниматься с кровати почему-то особенно не хотелось.

Сколько раз, глядя в чей-нибудь затылок в очереди Регистрационной палаты, Вера вынашивала утешительные мысли, как замечательно, прекрасно, свободно, независимо она начнет другую жизнь. Как бы родится заново в новой, пусть даже и совсем старой на вид квартире.

Ведь живут же многие женщины годами одни, без всяких мужей, — и прекрасно себя чувствуют! И потом даже рассказывают всем по телевизору, какими они после развода сделались свободными и счастливыми.

Приподняв с подушки голову, Вера оглядела разруху, царящую после вчерашнего дня в обеих комнатах, и содрогнулась. Да уж, вот оно — счастье. «Вот уж точно: хуже того, что есть, не бывает», — вспомнила она фразу из недавнего сна.

Вчера только к ночи кое-как удалось затащить на третий этаж шкафы, ящики и тюки — еле успели до темноты, — все сбросили в общую кучу, и теперь это барахло надо было как-то разбирать. Одной.