Дэвид Грэхем Филипс - Белая магия любви

– Но почему бы не заработать денег? – Настаивала она. – Мне нравятся деньги, а тебе?

– Я женат на своем искусстве, – объяснил он. – В браке единственный шанс сохранить любовь живой и теплой – это бедность. Покажите мне богатого художника, и я покажу вам бедного.

Он говорил легко, но было очевидно, что он имел в виду то, что сказал.

На девушку это не произвело никакого впечатления.

– Лучше бы тебе никогда не влюбляться, – засмеялась она, состроив очаровательную гримасу. – Ты не найдешь ни одной женщины, которая честно вышла бы за тебя на таких условиях.

– Какая у тебя плохая память …, – упрекнул он. – Разве я не говорил тебе, что никогда не должен этого делать?

– Я прекрасно помню, – ответила она. – Но я всегда отвечала, что ты не можешь быть уверен.

– О да, я могу, – сказал он с раздражающей, вызывающей уверенностью. – Как я уже сказал, я уже влюблен. И я самый постоянный человек, которого ты когда-либо знала.

– Это ничего не значит, – сказала она, проницательно глядя на него. И серые глаза, лишенные всей мягкости сна, теперь были скорее проницательными, чем добрыми. – Ты молод, несмотря на серьезный вид, и, полагаю, романтичен. Художники всегда такие. Ты влюбишься.

– Не исключено, – согласился он.

– И женишься, – заключила она с таким видом, словно доказала свою правоту.

– Если бы я любил женщину, я бы не женился на ней. Если бы я не любил ее, то не смог бы.

– Это похоже на головоломку—загадку. Я сдаюсь. Каков ответ?

– Я прожил во Франции несколько лет, – сказал он, – и усвоил здравый смысл их брачной системы. Любовь и брак не имеют ничего общего друг с другом.

Серые глаза широко раскрылись.

– Ничего общего друг с другом, – спокойно продолжал он. – Любовь – это сплошное волнение; брак должен быть спокойным. Брак означает дом, семью, место для воспитания детей в мире и спокойствии, безопасную гавань. Любовь – это богема, брак – буржуа. Любовь – это безумие; брак – это здравомыслие. Любовь – это болезнь; брак – это крепкое, флегматичное здоровье.

– По-моему, эти идеи просто ужасны! – Воскликнула она.

Он смеялся, глядя на нее своими глазами. Насмешливым тоном он сказал, – а ты, кто любит деньги, ты говоришь, что ты собираешься выйти замуж по любви? Просто по любви? Исключительно по любви?

Она отвела взгляд. Он громко рассмеялся. Она опустила глаза.

– И ни одной мысли о его перспективах получения дохода? – Он насмехался.

Она оправилась от своего замешательства, рассмеялась в ответ на его признание, что она была справедливо поймана на утонченном, женственном лицемерии. Женщина – официально верховная жрица сентиментальности.

– Но я не оправдываю себя ни в малейшей степени, – воскликнула она. – В лучшие минуты мне стыдно за себя.

– Не стоит, – весело сказал он. – Ты просто человек. И никогда не нужно извиняться за то, что ты человек.

Она пристально смотрела в огонь.

– Ты бы … женился на девушке … скажем, ради … ради денег? – Спросила она и раскраснелась не от жара огня.

– Как я тебе уже говорил, – ответил он, – я бы ни за что не женился, даже ради девушки.

– Разве ты не презирал бы любого, кто сделал бы такое?

Она по-прежнему избегала смотреть на него.

– Я не презираю, – ответил он. – Каждый из нас стремится к тому, чего он больше всего хочет. Я, посвятивший свою жизнь своей эгоистичной страсти к живописи, кто я такой, чтобы презирать кого-то другого за то, что он посвятил себя своей страсти к чему угодно: к комфорту, роскоши, снобизму – если это никому не вредит?

– Ты ведь не так уж стар, правда? – Задумчиво спросила она. – Ты выглядишь и говоришь, как человек с опытом. И все же … Я не верю, что ты намного старше меня. Тебе не тридцать четыре! – Воскликнула она в искреннем смятении.

– Нет, но мне тридцать два. Значит, ты на десять лет моложе меня. Я догадался, что ты моложе, чем есть на самом деле.

– Да, мне двадцать два. Но в нашей семье мы хорошо держимся, то есть мама.

Эти открытия в отношении возраста, казалось, доставили обоим живейшее удовлетворение. Она сказала, – ты выглядишь моложе и говоришь моложе.

– Это потому, что я не притворяюсь. Люди думают, что любой, кто все еще откровенен и прост, должен быть очень молод и очень глуп.... Я отсутствовал четыре года. Неужели я кажусь тебе невежественным и неинтересным?

– Нет … очень откровенно … наивно.