Кэролайн Ли - Стальное сердце

Но о людях лучше не думать. Лучше сосредоточиться на орудиях, на том, как зарядить торпеды и навести их на самый большой корабль в доке – линкор британского флота «Ройял Оук». Он висит над ними в воде, покачиваясь на волнах, как раздутый труп.

Оркнейцы спят чутко, готовые проснуться от гула бомбардировщиков; час еще не очень поздний, едва перевалило за полночь. Говорят, немцы построили новый самолет, совершенно бесшумный, и будут испытывать над Оркнейскими островами. Говорят, победа Германии – дело решенное.

– Тсс, – шепчут матери, когда дети пересказывают ужасы, услышанные на школьном дворе.

– Мамочка, немцы с нас кожу сдерут!

– Нет здесь никаких немцев. – Но, подтыкая одеяла и целуя детей в лоб, матери хмурятся и поправляют шторы на окнах, чтобы ни один луч света не пробился наружу, не привлек пролетающие мимо самолеты.

Островов здесь много, от одних до других рукой подать, можно вплавь перебраться на соседний или переругиваться, стоя по разные стороны пролива. Тут никакой секрет не спрячешь, разве что под землей или в морской пучине.

Народ здесь угрюмый, нелюдимый, с суровыми лицами и одним на всех сердцем. Выживают они сообща, все тяготы преодолевают вместе – бури, штормы, неурожай. Все здесь друг друга знают по имени, знают, у чьего ребенка режутся зубки, а чьих сорванцов не мешало бы отшлепать как следует, поучить хорошим манерам. Знают, кто расстался с женихом или невестой, кто захворал, и средство от всех напастей здесь одно – оставляют на крыльце буханку хлеба, словно в знак веры, что все разрешится.

Жители каждого острова зовутся по-своему: люди с острова Флотта – камбалы, а те, кто родом с острова Хой, – ястребы. Жителей Саут-Роналдсей зовут ведьмаками. Ничего зловещего тут нет, это повелось издавна, и никто не спрашивает почему.

Один из островков поменьше – Шелки-Холм, он назван так потому, что в здешних водах будто бы живут диковинные существа – шелки, полуженщины-полутюлени. В последние сто с лишним лет остров был необитаем. Единственное строение – ветхая пастушья хижина, торчит на пригорке, словно гнилой зуб. Ни одна живая душа туда не заглядывала, разве что овцы, пока несколько месяцев назад там не поселились двойняшки Рид.

В проливе Скапа-Флоу, между островами Шелки-Холм и Мейнленд, еще в Первую мировую была морская база. Никто не рад возвращению сюда кораблей, но что поделать? Английские матросы сходят на берег, буянят. Еды на всех не напасешься, по крохотному Керкуоллу разгуливают толпы парней – пива напьются, потом свистят вслед девчонкам. Не далее как на прошлой неделе матрос схватил девицу, полез целоваться. Та завизжала да как даст ему по макушке. Потом прошел слух, будто местные собираются штурмовать один из кораблей, проучить матросов. До дела так и не дошло – пошумели старики да юнцы плоскостопые и угомонились, – но терпение у всех как натянутый канат, готовый лопнуть.

Почти все молодые оркнейцы ушли на фронт. На острове остались старики, женщины и дети, а из мужчин помоложе только те, кого в армию не взяли. Тем, кто остался, тревожно и муторно, все жмутся друг к другу, держатся вместе перед лицом войны, как перед грозой.

В Керкуолле, в теплом пабе, за столом сидят пятеро. Час назад все должны были разойтись, а паб закрыться, но они щедро заплатили хозяину, тот запер двери и теперь сам подает им пиво. При свете одной-единственной свечи они играют в карты и делятся друг с другом историями. Запоздалый прохожий вряд ли заметит огонек в окне паба.

Карта за картой, байка за байкой: берега острова Хой заволокло туманом, и один рыбак, увидав в дымке чьи-то тени, подумал, что шелки, подплыл ближе, и лодка его налетела на скалу.

– Пришлось ему вплавь до берега добираться. Всю ночь на утесе куковал.

Все хохочут, но придвигаются поближе к огоньку.

И тут Нил Макленни, оглянувшись через плечо, говорит, что видел кое-что другое, непонятное, вот сейчас, по дороге в паб. Безлунное небо полыхнуло северным сиянием, а в заливе, под водой, у самой поверхности, что-то пронеслось.

– Темное, вроде большого зверя, – шепчет он, подавшись вперед.

Но Макленни, с сизым носом пьянчуги и красными глазами, легковерный дурачок, даже когда трезвый, – и приятели, похлопав по плечу, снова его угощают.