Павел Полян - Жертвы двух диктатур. Жизнь, труд, унижения и смерть советских военнопленных и остарбайтеров на чужбине и на родине

снова
пришлось потрудиться не по своей воле — на этот раз на советское
государство. И снова их пот, их мускулы, их непосильный труд бес­
совестно и насильно были изъяты у них и у их семей — в качестве
своеобразной мзды за все лишения и мытарства военных и посленоенных лет.
Ощутить себя полноценными гражданами им, увы, дано не было.
Кем же они были тогда? Гражданами второго сорта, не вызываю­
щими доверия репатриантами, чуть ли не диверсантами, — предате­
лями с навсегда испорченными анкетами и листками учета кадров.
7

Вместе с тем советские военнопленные и остарбайтеры — это клас­
сический пример громадного и по охвату, и по значению историче­
ского явления, которое в СССР десятилетиями положено было не за­
мечать, делать вид, что его вовсе не было.
Отчасти гут срабатывало уродливо-своеобразное «совпадение ин­
тересов» государства и граждан. Государству такие напоминания были
«неудобны» и «неприятны»: ведь тем самым признавалось бы, что
блистательный победитель потерпел на первом этапе войны целую
серию сокрушительных поражений, оставив на поле боя и в сборных
пунктах для пленных красноармейцев миллионы душ и преступно
допустив оккупацию столь громадной части своей территории, что
поставил другие миллионы граждан в безвыходное положение перед
лицом немецких «вербовщиков».
Для бывших военнопленных и остарбайтеров
это было тем бо­
лее опасно и страшно, поскольку за стратегическую бездарность и
государственное бесстыдство своих вождей и командиров они и так
уже расплачивались пожизненным «клеймом» изменников, фашист­
ских наймитов и пособников, своим трудом усиливавших врага и та­
ким образом предававших Родину. В стране абсолютного бесправия
эти миллионы несчастных были еще более, нежели другие, ущемле­
ны в правах и поставлены перед необходимостью избегать малейших
упоминаний о вынужденном путешествии в Третий Рейх.
Жестокая воля и суровая жизнь свела военнопленных и остарбай­
теров вместе, свила их трагедию воедино, в некий общий историче­
ский сюжег, и эта встреча и эта общность, естественно, отразились
на этих страницах.
Каторжный труд или вспомогательная служба в добровольческих
формированиях вермахта или СС — вот, пожалуй, наиболее распро­
страненные варианты судьбы советского военнопленного в немецком
плену, в том числе и на территории Рейха. Но сам диапазон этих су­
деб гораздо шире: от подвергнутых медицинским экспериментам и
от казненных евреев, комиссаров и концлагерников-штрафников до
участников экзекуций с другой стороны — рядовых палачей из зондеркоманд и от бежавших к макизарам или четникам героев Сопро­
тивления до вхожих в высокие берлинские кабинеты советских гене­
ралов в немецкой, с иголочки, форме Русской Освободительной Ар­
мии. Все это очень далекие траектории, и если их что-то и объединя­
ет, то только одно: трагичность, навязанная извне.
О
пленении и «вербовке», как и о том, что пришлось испытать
военнопленным и остовцам на вражеской чужбине в книге хотя и го­
ворится, но говорится коротко. Именно эти вопросы наилучшим об­
разом отражены в немецких архивах и обстоятельней всего описаны
в западной, прежде всего, в германской исторической литературе.
В этой книге в центре внимания — один из наименее изученных
(но уже вполне запутанных!) этапов общей судьбы военнопленных
и других советских граждан, занесенных войной в Германию, — их
8

репатриация в СССР, начавшаяся еше до Ялтинских соглашений и
растянувшаяся на семь долгих послевоенных лет. Выявленные на се­
годня в российских (и, отчасти, в западных) архивах источники доку­
мент ируют этот процесс с удовлетворительной полнотой.
Того же пока нельзя сказать обо всем происходившем непосредст­
венно вслед за репатриацией, — о вторичной интеграции репагриантов в послевоенную советскую жизнь, для многих из них сопряжен­
ную с постоянным страхом и ожиданием репрессий за их мнимое «пре­
дательство» — в виде ли сдачи в плен или работы на заклятого врага.
Большинство из тех миллионов военнопленных и остовцев уже
умерли, но многие — а самым «юным» из них за семьдесят пять —
живут и поныне, впервые подав голос и заявив о себе лишь в девяно­
стые годы.
Советской историографии их трагедии почти нет. Для них не на­
ходилось места ни в учебниках, ни в справочниках, ни в --">