Александр Валерьевич Сладков - Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища

не больной. А у меня есть своя мечта. Я хочу быть горным стрелком. Вот выбрал себе училище в Орджоникидзе. Пехотное. Сначала домашние крутили у виска пальцем: «Тююю, с ума сошел!» А время поджимает, в военкомате ждут заявления. И начались уговоры. Ладно, мол, летать не будешь, иди в авиационные комиссары. Есть такое училище, КВАПУ, на Урале. Дед был генералом авиационным. Был. На этом свете я его не застал. Папа служит в академии Ленина, а там замполиты учатся. Повышают свою комиссарскую квалификацию. И меня в эту среду? Ага, щассс. Все на полигоне, на войне, а я в штабе, с папочкой под мышкой. Тфу ты. Не хочу.

Дядя Валера, наверное, догадывается, о чем я думаю.

Он устало смотрит куда-то вверх. Мама час назад оставила нас тет-а-тет. За это время Валерунчик успешно освоил «ноль семь». Теперь завершающе перекуривает. Он складывает губы куриной попкой и шумно запускает дымную струю под абажур. Я знаю, что вот так же тридцать два года назад уговаривали его самого. Всей семьей. Он хотел быть моряком, а в итоге отправили в авиацию. И через несколько лет он послал небо куда подальше, поступил в академию Ленина и углубился в военную науку.

Валерунчик неожиданно хекает, словно опуская топор на плаху, и глядит мне в глаза.

– Знаешь что, старик? Не сдавайся. Не предавай мечту. А то будешь таким же мудаком, как и я. Иди в пехоту.

Утром я прибыл в военкомат.

* * *

Вторые сутки я валяюсь на верхней полке и смотрю в замызганное окно. Колеса поезда стучат, как больное сердце. За стеклом мелькает Россия. Летят леса, поля, горы Уральские. Боже мой, как далеко этот Курган. Плацкарт полон, окна задраены, воздух спертый, плотный, хоть ножом нарезай. Мыслей в голове никаких. Пусто, и все. Это вон в кино показывают, как советские комсомольцы за счастьем на край света едут. С песнями, с гармошкой. В жизни-то оно поспокойнее все будет.

Кстати, в комсомол меня приняли месяц назад. В военкомате сказали: надо. Мы с дружком и однокашником моим, Андреем Леонидовичем Выдриным, вместе прошли школьный комитет и должны были ехать в райком ВЛКСМ. Но накануне в класс залетела Зинка, ой, простите, Зинаида Михайловна, директор школы нашей, прям ворвалась и закричала на химичку:

– Где Выдрин?!

– Отсутствует, наверное, к вступлению в комсомол готовится.

Зинка остановилась. Ее трясло от злости.

– Не пойдет он в комсомол. На него уголовное дело завели.

Господи, подумаешь, ударил соседа палкой. Тот полгода выпрашивал, запрещал Андрею Леонидовичу курить в подъезде, на лестнице. Не помогло. Я говорю, отлучение от комсомола не помогло. Выдра уехал поступать в Сызрань, в летное-вертолетное.

А меня все-таки вытолкали за Урал. За счастьем, маминым и папиным. Мое счастье никого, видать, не волнует.

Наконец поезд прибыл. Город толком я посмотреть не успел. Битком набитый автобус привозит меня к цели. Но чтоб зайти в училище, нужно выстоять очередь, как в Мавзолей. И я стою, с пакетом документов под мышкой и с чемоданом у ног. Десятый час стою. Жара градусов тридцать пять. В очереди такие же пацаны, как и я. Будущие абитуриенты. В майках, трениках с коленными пузырями. Под низкорослыми куцыми тополями, в пыльной траве, навалены авоськи с едой.

Периодически пацаны объединяются в небольшие кружки, вываливают в центр на газету яйца, хлеб, вареную курицу, огурцы с помидорами. И едят.

От харчей явно воняет, но амбре никого не смущает. Пацаны наедаются, негромко рыгают, перекуривают и возвращаются в очередь.

И вот уже КПП. В окне мечется голый по пояс военный. На голове пилотка. Во рту золотые фиксы. На узкой груди блекло-синий партак, худая баба с жидкими волосами и с короной, напяленной набекрень. Набивал это произведение, судя по всему, какой-то пьяный матрос. Во время шторма. Да… Зачем же тогда мне надо было выводить свои татуировки перед поступлением? Они, конечно, тоже не были произведениями искусства. Что колют во дворе в шестом классе? Крестик, кораблик, змейка. Папа как-то заметил мои картинки.

– Что это?

– …

– Поди смой.

Пошел. Мыл. Не смывается, естественно. Год ходил при папе в одежде с длинными рукавами. Снова попался. Но у папы было хорошее настроение.

– Я ж тебе говорил.

– Не отмывается…

Вместо ожидаемого подзатыльника папа отреагировал неожиданно. Уткнулся в свою послеобеденную газету. Потом разочарованно произнес:

– Разведчиком ты уже не будешь.

– Почему?

– Особые приметы.

Приметы… Кто меня сватал в разведчики? Я представил --">