Анатолий Сергеевич Черняев - Совместный исход. 1987 год.

очень скоро возник и вопрос – был ли у нас вообще социализм и нужен ли он нам (даже и «с человеческим лицом»)?

В то же время 1987 год отмечен прорывом во внешний мир. Международная известность и слава Горбачева стремительно нарастает. На Западе начинают постепенно убеждаться, что «феномен Горбачева» в СССР – это не обманный маневр Кремля, что перестройка – это всерьез. Возникает новый, мощный фактор международной политики -доверие, который потом и позволит покончить с холодной войной. Заключение первого Договора о сокращении ядерных вооружений закрепляет тенденцию к прекращению конфронтации.

В этом контексте естествен и окончательный отказ от коминтерновского наследия в коммунистическом движении.

Огромную роль в формировании нового имиджа Горбачева и Советского Союза сыграла его книга «Перестройка и новое мышление для нас и для всего мира», ставшая мировым бестселлером.

С 87-го года начинается расхождение векторов внешней и внутренней политики Горбачева – не в смысле утраты ими взаимозависимости (тут как раз – наоборот), а в смысле достижения поставленных целей. Образовался и стал нарастать разрыв авторитета Горбачева вовне и внутри.

Наконец, 1987 год войдет в историю тем, что в небе перестройки появился опасный, своевременно «не опознанный объект» – Ельцин.

Шумная, крутая, пронизанная демагогией деятельность его в Москве не убедила Политбюро в том, что он уже созрел для перевода из кандидатов в члены этого ареопага. Обиженный Ельцин выступает с критикой проекта доклада Горбачева к 70-летию Октября, бесцеремонно ставит под сомнение все сделанное за три года перестройки. (Кстати, никто не вспоминает сталинистский оттенок в той его критике).

Горбачеву не понравился этот нигилизм. Он вообще считал вредным такой критиканский подход, особенно, «в начале пути». Да и не привыкли еще к посягательствам на непререкаемость Генерального секретаря. К тому же всем было ясно, что Ельциным начинают крутить люди из окружения: сам он не способен столь четко сформулировать свои возражения. Видно было также, что действует Ельцин не по убеждению, а с прицелом взлететь вверх, если перестройке удастся разломать традиционные формы и функционирование власти.

И Михаил Сергеевич позволил себе поступиться провозглашенным им самим принципом «плюрализма мнений». Преподал Ельцину (пока еще деликатный) урок, который был «усвоен» совсем не так, как предполагалось. Спустя две недели, на Пленуме ЦК, посвященном обсуждению проекта доклада Горбачева к 70-ой годовщине Октября, Ельцин в открытую решил шантажировать руководство, подвергнув резкой критике Секретариат ЦК и пригрозив отставкой. Результат известен. Ельцин был сброшен на обочину политики, но не «прихлопнут», и этим вскоре воспользовалась уже вполне реальная оппозиция к Горбачеву.

В казусе с Ельциным, который обернулся потом столь злополучными для страны последствиями, много случайного. Но что-то существенное в нем закономерно. Столкнулись две тенденции: одна – инерционная от прошлого, другая – обязанная перестройке. Одна – «святое» для ленинской партии – неприкасаемость монолитного ее единства и абсолютный авторитет ее высшего руководства. Другая – потребность в реальной демократизации партийной жизни и «правил игры» в ней.

Формально первая победила. «Еретик» уже не мог быть сожжен до пепла, как это неминуемо произошло бы при тоталитарном строе. Демократические ветры уже дули. Но демократия, которая потом выросла из оставленного корешка, оказалась такой, что большинство населения до сих пор с тоской вспоминает о тоталитарных временах.

Как бы там ни было, говоря о месте 1987 года в истории страны, придется констатировать: год 70-летия Революции не накопил того потенциала развития перестройки, на какой рассчитывали, готовясь к юбилею.

^[1] Мы, действительно лет десять назад ездили с ним на съезд Великобритании. Запомнил я его рассказ тогда, как, будучи студентом в Москве, он наблюдал с того берега Москвы-реки взрыв храма Христа Спасителя.

--">