Борис Исаакович Хотимский - Непримиримость. Повесть об Иосифе Варейкисе

получек. Не слепой и не глухой ведь был. Разве в одном только пьянстве загвоздка? Это же всего-навсего одно из следствий. А после победы революции в других условиях станет жить рабочий человек. Цель в его жизни появится. Справедливость восторжествует! Чтобы каждому — по заслугам перед людьми, каждому — по его честному труду, а не по нажитому богатству, не по наследству от знатных предков, только по честному труду!

И за ту будущую жизнь, чистую, честную, без неправедно богатеющих и незаслуженно страдающих, да и без пьянства, без какой бы то ни было нынешней мерзости, — за ту новую, прекрасную жизнь неужто не стоит бороться? Денно и нощно. Не щадя ни себя самого, ни тем паче врагов своих.

3. ПРОСВЕТЫ

И все же даже в самой бесцросветной жизни можно найти светлые минуты.

В одиночку это трудно. Но вместе, когда не один ты, когда поддержат тебя, не дадут упасть надежные плечи товарищей, если покачнешься… И тогда, ощутив общую силу, человек легче находит просветы в глухом: своем существовании. Тогда и скупо дарованные рабочему человеку часы досуга не поглотятся ненасытным зеленым змием, а пройдут достойно…

На лугу собралась их недавно сколоченная футбольная команда. И без Иосифа Варейкиса команде не обойтись.

А ему самому, обойтись ему без своей команды?

В игре как в бою: зазеваешься, оплошаешь, не осилишь — и не только сам свалишься, но, главное, и товарищей подведешь.

Поэтому, как ни сбивается дыхание, как ни толкается в самое горло сердце, как ни взмокла спина, он стремительно гонит перед собой крутящийся мяч, обходит одного, еще одного, едва не падает от чьей-то нечестной подножки, неимоверным напряжением всех своих мышц все же удерживается на ногах и не упускает, не отдает мяча, гонит его дальше — к воротам соперника, они уже близко, и мечется в них вратарь, но нет, самому не достать, не завершить начатое, — внезапной пасовкой он откидывает мяч назад и вправо, своему капитану, центральному нападающему, которого даже не увидел, а почувствовал за правым плечом, и тот венчает атаку победным голом…

Впереди много борьбы, надо быть сильным и выносливым, быстрым в решениях и движениях, надо уметь не упасть от нечестной подножки и чувствовать присутствие товарища. Полезное дело футбол!

Хотя, говоря откровенно, мог бы Иосиф обойтись без этой захватывающей игры. Как мог бы обойтись и боз игры на скрипке, столь приятно ублажающей душу. Мало все-таки времени остается у Иосифа для такого удовольствия, и вряд ли получится из него когда-нибудь настоящий музыкант.

Но есть занятие, без которого ему, право, не обойтись. Ну просто никак!

Где бы и когда бы ни оказался под рукой хотя бы огрызок карандаша, хотя бы клочок бумаги — рука сама рисует то леса дальние, то дома, то трубы дымящие, то лица товарищей.

— Нарисуй меня, Иосиф!

— И меня…

— Ух ты, а ведь похоже!

— Неужто это я, Иосиф? Такой тощий?

— Послушай-ка, Иосиф, вот фото моей Нюры. Сумеешь изобразить, чтобы будто под фатой?

С фотографии почему-то труднее, чем с живого лица, хуже получается, сам собой недоволен, а заказчик, напротив, в восторге:

— Ну, здорово! Ну, спасибо! Да у тебя, брат, талантище, мне бы так…

Иосиф рисует охотно. Было бы время… А его-то, времени, все меньше и меньше год от года. Когда уж тут рисовать? Не рисовать надо — писать. Писать листовки. И читать — не только для дела, но и от жажды неутолимой, без чтения ему тоже не обойтись, и это уже навсегда.

— Навсегда, — соглашается Чижов. — Уж эту твою страсть я изучил.

Весело смотрит на Иосифа и поправляет привычным движением пальца интеллигентское пенсне на носу. Не уживается почему-то пенсне с обликом Николая Георгиевича Чижова, с его молодецкими усами да лихим казачьим чубом из-под заломленной фуражки. Но не станичник он. Сын народного учителя, а ныне рабочий завода «Зингер», успевший побывать и на студенческой скамье в Московском техническом училище, и на скамье подсудимых, и на нарах Бутырской тюрьмы — за революционную пропаганду. Чижов одним из первых ввел Иосифа в круг подольских большевиков. Уж кто-кто, а Чижов-то лучше многих ведал, на какие дела тратит его подопечный немногие часы досуга. Поэтому Николай Георгиевич даже оторопел, когда, однажды зайдя к Варейкисам, увидел прикнопленные к стенам рисунки. Принялся их разглядывать. Особенно долго любовался пейзажем, где изображен был храм в Дубровицах — при --">