Юрий Михайлович Сушко - Марина Влади, обаятельная «колдунья»

театре считалось недостойным дочери офицера.

Она по-доброму вспоминала отца и, посмеиваясь, позже признала, что он был неисправимым гулякой и баловником. Папа имел обыкновение время от времени исчезать из дома на несколько дней вместе с друзьями, подружками и компанией цыган, после чего, снедаемый угрызениями совести, обиженный на весь белый свет, он непременно возвращался в семью, чаще — на руках извозчика. Кучер передавал подгулявшего господина Энвальда выездному лакею, тот чистил его скребницей для лошадей, отмывал, стриг-брил и переодевал во все чистое. Окончательно пришедший в себя Евгений Васильевич, подумав-подумав, посылал денщика с отдельным поручением к знакомому ювелиру — за дорогими украшениями. И только потом, пристыженный, являлся перед рассерженной женой, дарил драгоценности и горькие слезы искреннего раскаяния. Она, тая от нежных слов и подарков, а особенно — от безумной любви к своему шальному и неугомонному супругу, прощала ему все на свете…

Правда, однажды, узнав, где на сей раз гуляет муж, переоделась вакханкой и в сопровождении знакомых нагрянула в этот вертеп, где закатила такой бурлеск, что все завсегдатаи ахнули: кто такая?! Откуда взялась такая красавица?! К тому же, по всему видать, не из низшего сословия?!. Присмотрелся и Евгений Васильевич. Боже, узнал! Моментально протрезвевший, схватил жену в охапку и — домой! Так его кутежи и кончились.

— А что потом? — перебивали маму девочки.

— А потом началась война… Мы провожали отца с его полком на вокзале. Нам строго-настрого было запрещено плакать, мама все повторяла, что ни женам, ни дочерям русских офицеров-дворян не пристало лить слезы, провожая отцов, братьев и мужей на фронт. Если уж плакать, то только ночью, в подушку… Все мои четверо старших братьев тоже отправились на фронт в первый же день войны. В тылу остались лишь двое младших, которые еще учились в кадетских корпусах.

Воронежский полк воевал отважно. В конце 1914 года, в день святого Николая Угодника, то есть в День ангела государя императора, наши солдаты захватили в плен целую австрийскую дивизию. Отец потом с гордостью говорил, что это был их подарок царю. После этого Евгению Васильевичу приказали принять командование дивизией и присвоили звание генерал-майора. А император наградил его Георгиевским крестом первой степени.

— Георгиевский крест… — вздыхала тогда бабушка. — Высшая воинская награда… А в феврале крест был поставлен уже на всей нашей судьбе…

Наступал 1917-й, год Великой Смуты.

Милица уже была выпускницей самого в ту пору престижного Смольного института благородных девиц. Она с гордостью перечисляла имена своих однокурсниц, которые носили звучные дворянские фамилии, были из генеральских семей, а если уж из штатских — то никак не ниже ранга действительного статского советника. Высокородных девиц готовили к придворной и светской жизни. Чему обучали? Предметов было немало — русская словесность и география, математика и история, иностранные языки, музыка, танцы, рисование. Обучали также хорошим манерам, этикету, а еще давали уроки домоводства. Поначалу девочки тут начинали учиться с шестилетнего возраста, а оканчивали курс уже 18-летними девицами. Позже срок обучения был несколько сокращен.

Именно в 1917-м Милице довелось танцевать в Смольном перед императорской семьей. Как она завидовала заветной шестерке лучших выпускниц, счастливым обладательницам «шифров» — золотых вензелей в виде инициалов императрицы Екатерины II, который положено было носить на белом банте с золотыми полосками… Кто мог подумать, что ее курс станет последним выпуском Смольного института?..

Вспоминая мамины новеллы, Марина позже скажет: «Расцвет ее юности пришелся на революцию… Она была среди тех, кто, воодушевившись новыми идеями, вывесил в день восстания красные лоскуты на окнах. Потом она видела, как грабили евреев-суконщиков, и на всю жизнь запомнила, как отливающие разными цветами огромные куски ткани валялись, размотавшись по всей улице. Потом убили ее любимую классную даму — и она, как и многие другие девушки, в страхе бежала за границу…»

Генерал Энвальд настороженно воспринял переворот, произошедший в феврале 1917 года. Впрочем, он по-прежнему оставался верен воинской присяге, которую некогда давал ныне разваливающейся Российской империи. Но вскоре у него произошел конфликт с военным министром, «временщиком» Александром --">