Юрий Борисович Софиев - Вечный юноша

Софиева в своём доме, на живописной окраине Алма-Аты с чудесной панорамой гор Заилийского Алатау, в доме, окружённом садом и цветниками — он их посадил и вырастил сам. Юрий Борисович серьёзно заболел и не мог уже обходиться без посторонней помощи. Сын забрал его к себе, в благоустроенную квартиру. Но и там Юрий Борисович жить не смог — и сын, и невестка работали, он часто оставался один, и потому добровольно переместился в Дом престарелых, где была постоянная медицинская помощь. Болезнь прогрессировала, правая рука с трудом писала, и Дневник вести было сложно. От того времени осталось только несколько коротких писем брату Льву Софиеву и близкой подруге Раисе Миллер во Францию, да небольшая переписка с Полиной Вайншенкер, биографом его друга по эмиграции, поэта и писателя Антонина Ладинского. Письма эти, напечатанные на плохой, или как говорил Юрий Борисович, «картавой машинке», на серой оберточной бумаге, можно считать завершением его повести из собственной жизни, его Дневника Души.

Тетради пронумерованы самими Ю.Б. Сохранились не все, к сожалению, и потому часть из них отсутствует.

Наследие Ю.Б.Софиева возвращается к русскому читателю. Издана его книга стихов «Парус», мемуары «Разрозненные страницы», было несколько публикаций неизвестных доныне стихов Юрия Борисовича в журнале «Простор», появляются статьи о нём и в Казахстане, и в России, и в дальнем зарубежье. Творчество его заинтересовало учёных, пишутся научные работы, печатается переписка. Имя Ю.Б.Софиева всё чаще упоминается в разных сборниках, антологиях, библиографических справочниках и комментариях, связанных с русской эмиграцией, в воспоминаниях эмигрантов, в статьях о русской литературе в изгнании. Он стал частью отечественной культуры, от которой себя никогда не отделял. Он вернулся на родину своего языка.

ВЕЧНЫЙ ЮНОША. ДНЕВНИК 1958–1975 гг.

ТЕТРАДЬ I. 1958–1959 гг.

1. 6/II 1958 г.

…Но, боже мой, с какой предельной жаждой

Искал я верности и чистоты!

Предельной дружбы, братской

С надеждою встречался с каждым, с каждой…

Может быть, это одно из лучших моих стихотворений, во всяком случае написано без всякой позы.

Когда-то Адамович написал обо мне, что из тысячи стихов, можно угадать мои стихи, наделенные искреннею взволнованностью.

Леву (родной брат Ю.Софиева — Н.Ч.) очень смутили эти стихи, о них ему когда-то рассказал Станюкович, конечно, с осуждением. Впервые оно появилось, кажется, в «Числах», в тридцатых годах, и я рад, что оно вошло в третью антологию «На Западе». Может быть, Ю.Иваск и Берберова намеренно поместили его не без задней мысли, чтобы «очернить» меня. А, может быть, я путаю и оно вошло в «Якорь» (стихотворение это действительно вошло в сборник «Якорь», Антология русской зарубежной поэзии, Петрополис — 1936 г. составители — Г.В.Адамович и МЛ Кантор — Н.Ч.).

Я был плохим, отцом, плохим, супругом,

Плохим товарищем, плохим бойцом.

Обманывал доверчивого друга,

Лгал за глаза и льстил в лицо.

И девушек доверчивых напрасно

Влюбленностью я мучил вновь и вновь,

Но вместо страсти чистой и прекрасной

Унылой похотью мутилась кровь. (Это не совсем верно!)

Но, боже мой, с какой предельной жаждой

Хотел я верности и чистоты,

Предельной, дружбы, братской чистоты,

С надеждою встречался с каждым, с каждой!

И еще второе:

От удушья крови и восстания

Уходили в синеву морей,

Жили трудным, хлебом подаяния,

Нищенствуя у чужих, дверей!

Сколько встреч! И счастье расставания!

Было в этой жизни наконец.

Столько нестерпимого сияния

Человеческих больших сердец!!

Падая от бедствий и усталости,

Никогда не отрекайся ты

От последней к человеку жалости

И от простодушной теплоты.

Вопреки всему!

Неужели в самом деле смерть уже стоит где-то за дверями, а я и стариком себя совсем не чувствую. Нет ни усталости, ни равнодушия к жизни. А все та же нестерпимая жажда. Делаю все, чтобы как-то отвлечься от мыслей о Тае (подруга Ю.Софиева в Алма-Ате — Н.Ч.). Но ежеминутно она пронзает все мое существо нестерпимой болью и тоской.

Сегодня она должна --">