Вениамин Александрович Каверин , Константин Георгиевич Паустовский , Константин Михайлович Симонов , Алексей Александрович Сурков , Александр Трифонович Твардовский , Борис Николаевич Полевой , И И Вайнберг , Давид Иосифович Ортенберг , Леонид Николаевич Мартынов , Маргарита Иосифовна Алигер , Овадий Герцович Савич , Иван Христофорович Баграмян , Константин Александрович Федин , Владимир Михайлович Огнев , Николай Семенович Тихонов , Сергей Образцов , Сергей Сергеевич Наровчатов , Алексей Владимирович Эйснер , Александр Константинович Гладков , Лев Адольфович Озеров , Александр Георгиевич Гончаров , Федор Левин , Александр Львович Дымшиц , Юстас Палецкис , А Щекин-Кротова , Мартирос Сергеевич Сарьян , Левон Мкртчян , Л Вагаршян , Т Мюллер-Кочеткова , Мария Николаевна Киреева - Воспоминания об Илье Эренбурге

чтобы показать буржуа нравы апашей. Некрашеные столы, изрезанные непристойными надписями, и залитые вином скамьи, оркестрик из 4–5 человек, фигуры апашей в кепках, в грязных пиджачках с пестрыми кашне, девицы соответствующего вида, дымно, накурено… Уселись за стол. После глупой шансонетки оркестрик на минуту замолк, а Виталий стал напевать цыганский романс "Эх, распошел…". Сначала тихо, но когда все примолкли, его красивый баритон стал слышен на весь зал. Дирижер начал подбирать мотив на скрипке, оркестр заиграл аккомпанемент, и хозяин подошел к Виталию с просьбой спеть громко русский романс… Виталий запел. И вот, когда в этой грязной парижской пивнушке прозвучал русский романс, у нас у всех защемила душа по «тройке», по серым лошадям, по заснеженным долинам нашей родины… Мы боялись смотреть друг на друга можно не выдержать, а зачем перед чужими показывать душу… Последний припев — "ты, хорошая моя…" — он спел с такой глубокой печалью, что все в кафе зааплодировали, а Виталий широким жестом «боярюсс» бросил дирижеру последний франк, и мы вышли из кафе и сразу разбрелись в разные стороны, чтобы в одиночку, каждый по-своему поскучать по родине… И Илья убежал, почти не простившись, пряча лицо…

Последнее время он как-то сильно повзрослел, стал много и серьезно работать над собой. По вечерам приходил не просто поболтать или сочинить эпиграмму, а рассказывал, что он раскопал в «Женевьевке» (студенческой публичной библиотеке), что видел в Люксембургском музее. Теперь в своей нетопленной полутемной каморке либо за столиком "Клозери де лиля" Илья решил заняться стихотворными переводами. Лиза, с которой он был более откровенен, рассказала мне, что он хочет переводить стихотворную поэму Фрэнсиса Жамма "Рай господень" 1. Нам обеим этот выбор показался не очень удачным — то ли мистика, то ли сентиментализм, но Илья стоял на своем. Я как-то сказала ему, что в Коллеж де Франс читают целый курс лекций по этому произведению, и потом я видела, как он ходил в дальнюю аудиторию слушать этот курс. Книга Жамма была, если не ошибаюсь, его первым литературным опусом, и пресса ее встретила равнодушно, — было это года через два после нашего разговора 2. Находились в среде эмигрантов люди, которые пытались поиздеваться над молодым поэтом, пуская нехорошие, злые эпиграммы, но Илья на это не обращал внимания и шел своим трудным, но безукоризненно честным путем поэта.

1 Франсис Жамм (1868–1938) — французский поэт, оказал определенное влияние на молодого Эренбурга; о встрече с Жаммом Эренбург писал в статье "У Фрэнсиса Жамма" ("Новь", 26 февраля 1914 года). Перевел ли Эренбург поэму "Рай господень", неизвестно. Стихотворные переводы из Жамма были изданы Эренбургом в сборнике Ф. Жамма "Стихи и проза" (М., 1913; прозу перевела Е. Шмидт); стихотворные переводы Жамма Эренбург включил и в свою антологию "Поэты Франции. 1870–1913" (Париж, «Гелиос», 1914). В 1922 году в Берлине Эренбург издал перевод прозы Жамма "История девушки былых времен". В главе «Академия» своих воспоминаний Полонская пишет, что в 1913 году "Эренбург увлекался стихами Франсиса Жамма, поклонника "Цветочков Франциска Ассизского". Жамм писал, что ходит босиком и сквозь его драные сандалии прорастают незабудки. Жил он где-то вне Парижа, Эренбург ездил к нему и приехал в восторге от этой простоты, которая сменила изысканность его собственных недавних средневековых увлечений". Вспоминая Жамма в книге "Люди, годы, жизнь", Эренбург писал: "Я перевел его стихи и начал ему подражать: пантеизм показался мне выходом… На короткий срок меня прельстила философия Жамма…" (Илья Эренбург, Собр. соч. в 9-ти томах, т. 8, М., "Художественная литература", 1966, с. 78).

2 Сборник переводов из Фрэнсиса Жамма был первой книгой переводов Эренбурга, но к тому времени им было выпущено три сборника оригинальных стихов, вызвавших многочисленные отклики критики.

Думаю, что его занятия поэзией помогали ему лучше понимать и раскрывать характеры людей, лучше, чем это можно было ожидать от 18-летнего юноши.

Я помню характерный случай.

Один мой русский приятель-эмигрант, но не социал-демократ, а человек, сочувствующий анархо-синдикалистам, предупредил меня, чтобы я непременно пошла на собрание профсоюза работников метро, у них обсуждается вопрос о забастовке и будет выступать Жорес.

В рабочем предместье Парижа в зале типичного кафе-консерт происходило собрание профсоюза. Нас, впервые побывавших на таком собрании, --">