Отто фон Бисмарк , А Петрухин - С русскими не играют

его, впоследствии министр двора, наряду с Петром Шуваловым, светлейшая голова, из тех, с кем мне приходилось там встречаться, пожалуй, ему не хватало только трудолюбия, чтобы играть ведущую роль; это и князь Суворов, более других симпатизировавший нам, в нём традиции русского генерала николаевских времен сочетались в резком, но не вполне приятном контрасте с привычками немецкого бурша, вышедшего из немецких университетов; это и железнодорожный генерал Чевкин ^[3], человек в высшей степени тонкого и острого ума, каким часто выделяются горбатые люди, обладающие своеособым умным строением черепа, – он всегда ссорился и одновременно был в дружбе с князем Суворовым; и, наконец, это барон Петр фон Мейендорф, самое приятное, с моей точки зрения, явление среди дипломатии старшего поколения. В свое время он был послом в Берлине, а по образованию и утонченности манер относился скорее к александровскому времени. Благодаря своему уму и смелости он в ту пору пробился из положения молодого офицера армейского полка, с которым был во французских походах ^[4], на уровень государственного деятеля, к словам которого внимательно прислушивался император Николай. У Мейендорфа был гостеприимный дом как в Берлине, так и в Петербурге, туда всегда было приятно прийти. И этому в немалой степени способствовала его супруга, женщина благородная, глубоко порядочная, приветливая и с мужским умом, еще более ярким образом, чем ее родная сестра, госпожа фон Фринтс во Франкфурте, подтвердившая ту истину, что в семействе графов Буоль наследственный ум передается именно по женской линии ^[5]. Брат её, австрийский министр граф Буоль, не получил той его доли, без которой нельзя распоряжаться политикой великой монархии. Эти брат и сестра не были друг другу ближе, чем австрийская и русская политика. Когда меня в 1852 г. послали с чрезвычайной миссией в Вену, отношения между ними были еще таковы, что госпожа Мейендорф была склонна облегчить осуществление моей, дружественной Австрии, миссии: несомненно, ею руководили инструкции супруга. Император Николай в то время желал нашего соглашения с Австрией. Когда год или два спустя, во время Крымской войны, речь зашла о моем назначении в Вену, отношение госпожи Мейендорф к брату проявило себя в следующем: она надеялась, что я приеду в Вену и «доведу Карла до желчной лихорадки». Как жена своего мужа, госпожа Мейендорф была русской патриоткой, но даже без этого она и по своему личному побуждению не могла одобрить той агрессивной и неблагодарной политики, на путь которой граф Буоль толкал Австрию. Третье, поколение – молодое – обычно обнаруживало меньшую учтивость в обществе, подчас дурные манеры и, как правило, большую антипатию к немецкому, в особенности же к прусскому, нежели оба старших поколения. Когда по незнанию русского языка к этим господам обращались по-немецки, они не прочь были скрыть, что понимают этот язык, отвечали неучтиво или вовсе отмалчивались, а в своем отношении к штатским далеко не соблюдали того уровня учтивости, какой был принят в кругу лиц, носивших мундиры и ордена. По распоряжению полиции слуги представителей иностранных правительств носили галуны и особо присвоенные им ливреи. Это было вполне целесообразно, ведь иначе члены дипломатического корпуса, не имевшие обыкновения носить на улице мундир и ордена, рисковали такими же, порой крупными, неприятностями с полицией и лицами из высшего общества, каким зачастую подвергались на улице или на пароходе штатские, если они не имели орденов или не были известны как лица знатные. То же самое я наблюдал в наполеоновском Париже Если бы я прожил там дольше, то мне пришлось бы усвоить французский обычай и ходить по улице не иначе, как с тем или другим знаком отличия. Однажды во время какого-то празднества на одном из парижских бульваров мне довелось быть свидетелем такой сцены: толпа из нескольких сотен человек оказалась не в состоянии двинуться ни взад, ни вперед, попав из-за чьей-то нераспорядительности между двумя отрядами войск, которые маршировали в противоположном один другому направлении. Полиция, не понимая причины затора, бросилась на толпу, пустив в ход кулаки и столь излюбленные в Париже coups de pied [пинки ногой], пока не встретилась лицом к лицу с каким-то monsieur decore [господином с орденом]. Красненькая ленточка побудила полицейских выслушать протесты ее носителя и заставила их наконец убедиться, что толпа, которая казалась --">