Юлия Владимировна Друнина , Николай Константинович Старшинов - Планета «Юлия Друнина», или История одного самоубийства

высоко оценил он их. Особенно отметил «Штрафной батальон» (стихотворение это первоначально называлось «Штрафбат»):

Дышит в лицо

   молдаванский вечер

Хмелем осенних трав.

Дробно,

   как будто цыганские плечи,

Гибкий дрожит состав.

Мечется степь —

   узорный,

Желто-зеленый плат.

Пляшут,

   поют платформы,

Пляшет,

   поет штрафбат.

Бледный майор

   расправляет плечи:

— Хлопцы,

   пропьем

Свой последний вечер! —

Вечер.

   Дорожный щемящий вечер.

Глух паровозный крик.

Красное небо летит навстречу —

Поезд идет

   в тупик…

Правда, он сказал: «Их сейчас, конечно, не напечатают!» И действительно, они впервые были опубликованы лишь десять лет спустя…

Очень высокую оценку получили стихи Юли и на Первом Всесоюзном совещании молодых писателей в 1947 году. Не только его участники, но и руководители семинаров отмечали прочувствованность ее лирики, точность, лаконичность, умение афористично выразить мысль.

Перечитывая ее стихи сегодня, особенно военные, полвека спустя после их написания, видишь, что добрый десяток стихов выдержал испытание временем — они по-прежнему волнуют, запоминаются:

Это в первую очередь — «Качается рожь несжатая», «Я только раз видала рукопашный», «Целовались, плакали и пели», «Зинка», «Штрафной батальон», «Не знаю, где я нежности училась». Они украсят любую военную антологию. Их можно отнести к высшим достижениям нашей военной поэзии.

А стихи о любви, о природе, о дочери — лиричны, конкретны, любимы читателями.

Совсем недавно зашел я в издательство, где проработал двадцать лет. Поздоровался с дежурившей на вахте женщиной, которую знаю почти столько же лет. А она говорит:

— Николай Константинович, не знаю даже, как вас и наказать?!

— За что?

— А что ж вы столько лет не могли сказать мне, что Друнина была вашей женой?

— А почему я всем должен говорить об этом?

— Ну не обязательно всем, но мне-то надо было сказать. Ведь я так люблю ее стихи!.. Она самая любимая моя поэтесса!..

Я знаю множество врачей, актеров, художников, музыкантов, научных работников, которые обожают ее стихи…

На Съезде народных депутатов после объявления перерыва М. С. Горбачев направился к Юле, которая стояла рядом с журналистом Г. Боровиком. Юля мне рассказала:

— Я думала, что он идет к Боровику, и посторонилась. А он подошел ко мне и сказал, что знает и любит мои стихи. Тут же ко мне и все члены Политбюро обратились, конечно, — сказала она не без иронии…

Министр вооруженных сил Язов цитировал ее стихи в своих выступлениях и не раз беседовал с ней.

И опять я вспоминаю пожилую почтальоншу из Твери, которая дотошно допрашивала меня, стараясь узнать все, что мне известно о Юле. Потому что зачитывалась ее стихами…

Таков круг ее читателей…

С последних дней войны до последних своих дней Юля не могла оторваться от нее, отдалиться, забыть. И в стихах, даже пейзажных или любовных, то и дело возникали у нее многие подробности военных дней. Над ней поэтому нередко и подшучивали: мол, вот написала стихи о сосновом боре, а все равно в нем оказались неожиданно сапоги или обмотки…

Ю. Друнина

Ее постоянно тянуло в те места, где довелось протопать в солдатских сапогах по заснеженным и разбитым дорогам с санитарной сумкой, испытать все тяготы, которые выпали на долю пехоты, под обстрелом перевязывать раненых, отправлять их в санбат. Однако нам, безденежным и полуголодным, было не до поездок.

Но вот в 1952 году ей дали от журнала «Сельская молодежь» командировку в Белоруссию, в село Озаричи, в освобождении которого она принимала участие. Оказалось, что в этом селе живет и работает в школе заслуженный учитель, орденоносец, о котором журнал хотел бы опубликовать очерк.

На поезде мы добрались до Мозыря, а потом на автобусе и до Озаричей. Вышли из автобуса. Рядом с остановкой — ларек с мороженым. А возле него бродит хлопчик лет семи. Посматривает на мороженое. Юля и спросила его:

— Мальчик, ты, наверно, мороженого хочешь? Тебе дать денег на него?

А он с достоинством:

— У меня --">