Наталья Игнатьевна Муравьева - Беранже

мрачная, высилась над Парижем.

Без суда, без следствия, по одному росчерку королевского пера бросали сюда людей. И каких людей! Сам Вольтер дважды побывал узником Бастилии. Сюда заточали и книги. Французская энциклопедия, созданная в XVIII веке передовыми умами Франции, была приговорена к заключению в Бастилию.

Эта тюрьма стала в глазах французов олицетворением тирании, неистового деспотизма.

— Вперед! На приступ!

Народ окружает крепость. Но как перейти глубокий ров? Мосты подняты. Из бойниц глядят пушечные жерла. Они направлены на Сент-Антуанское предместье, прямо на несметную людскую массу.

Смотри, Пьер Жан, смотри и не забывай!

Что это? Крыша под его ногами как будто вздрогнула. Залп. Пушечные ядра врезаются в людскую гущу. Но живые не останавливаются. Смельчаки подбирают еще не остывшие чугунные шары, бегут ко рву и пытаются перебить цепи подъемного моста. И другие с топорами в руках спешат к ним на помощь. Ура! Мост спущен. Повстанцы у самых стен.

Несколько часов длился приступ, и феодальная твердыня пала.

Как солнце радостно сияло в этот день,

В великий этот день!

Вечером Париж светился, пел, ликовал.

Пьер Жан долго не мог заснуть.

А в Версале в это время заседало Национальное собрание. Уже совсем поздно в зал заседаний пришел Людовик XVI. Он только что узнал от своего приближенного, герцога де Лианкура, о взятии Бастилии.

— Но ведь это же восстание! — сказал король, тяжело отдуваясь и выпячивая нижнюю губу.

— Нет, ваше величество, это не восстание, а революция, — ответили ему.

Через несколько дней от Бастилии не осталось камня на камне. Восставший народ разнес ее до основания. Бродя среди развалин, Пьер Жан слушал пылкую речь седого учителя о жертвах произвола, о свободе, равенстве, братстве…

Это было начало Великой французской революции. Это было время великих надежд. Это было начало жизни Беранже.

Но через сорок лет я этот день встречаю —

Июльский славный день — в темнице за замком.

Свобода! голос мой, и преданный опале,

Звучит хвалой тебе! В окне редеет тень…

И вот лучи зари в решетках засверкали…

Как солнце радостно выходит в этот день,

В великий этот день!

В ПУТЬ

От Парижа до пикардийского городка Перонны на почтовом дилижансе больше двух суток езды. Путь кажется Пьеру Жану бесконечно длинным. Пожилая родственница, сопровождающая его, всю дорогу клюет носом, а Пьер Жан, затесненный тюками и корзинами, поджал ноги и молча глядит в окно.

Отец взял его из пансиона, не захотел больше вносить плату, задолжав и за те несколько месяцев, что Пьер Жан пробыл там.

— Что толку в этих пансионах? — ворчал отец, пренебрежительно подергивая плечом. — Чему там выучился мальчишка? Как был неучем, так и остался. Пусть лучше едет к тетке в Перонну. Она женщина разумная, приставит его к какому-нибудь делу. Да к тому же в Париже сейчас слишком беспокойно.

Расставаться с пансионом девятилетнему Беранже было ничуть не жалко. Старшие мальчишки пинали и дразнили его, пользуясь его беззащитностью и простодушием. Они завидовали, когда Беранже освобождали от занятий из-за мучивших его головных болей. Те, что побогаче, презирали его, потому что у него не водилось карманных денег на лакомства. Особенно доставалось ему от Граммона, старшего сына известного актера. Завидев издали красный плащ этого пятнадцатилетнего верзилы, Пьер Жан испытывал неодолимый ужас.

Он не забудет, как однажды стоял у решетки пансионского двора и пожирал глазами громадное румяное яблоко на лотке у торговки. Вдруг над самым ухом его послышался грозный шепот:

— Возьми это яблоко, не то поколочу!

Это был Граммон. Он заставил Беранже стащить яблоко и тут же схватил его за шиворот:

— Держи вора!

А только что, в это самое утро, Пьер Жан получил награду — крест за хорошее поведение.

— Экий срам! Образец благонравия — и такой проступок! — орал во все горло Граммон, созывая пансионеров и учителей…

Да, Пьер Жан рад, что его взяли из пансиона. Он очень хотел вернуться назад, к деду и бабушке Шампи, у которых жил с тех пор, как себя помнит. Но туда нельзя: деда разбил паралич. И к родителям нельзя: они живут врозь.

А вдруг и тетушка Тюрбо не захочет его принять? Никто не спрашивает ее, согласна ли она взять его к себе. Она его никогда не видела, и --">