Анастасия Ивановна Цветаева - Неисчерпаемое

чувствования; когда
пробуждается анализ вокруг сущего, а затем благодетельность самоанализа — это приблизилась блаженная пора зрелости, овладевания
миром! Пора, когда ты не слушаешь призывы того, что зовется жизнью, не обольщаешься, не ошибаешься, когда тебе принадлежит все, —
оттого, что тебе ничего не нужно, когда ты слышишь до того неведомый слуху хрустальный голос истины, когда мир лежит перед тобой
во всем своем безмолвном величии и когда обо всем, что было ранее, ты
можешь сказать твердо: дым, дым и дым..." (с. 582-583).
Равный по “сжатости и силе” текст, действительно, в литературе
нашей при всем ее богатстве встретить трудно.
Так все же откуда основы духовного потенциала, который привлекает к книгам Цветаевых, почему чтение, впадение в их ритм — “сплошной
запой”? Почему — не оторвешься, почему “закружит”, увлечет в серебряную эпоху, по которой сегодня тоскует Россия?
Дело, по-моему, в самом, с детства воспринятом, отношении к
жизни. Из поколения в поколение передавалась способность человека
сострадать, молиться, то есть признавать над собой духовное главенство Вселенского Сострадательного Верховного Существа — Бога, у
него просить защиты, перед ним преклонять колени. Даже когда уходила религиозность, вера в Высшую Сущность над миром подсознательно оставалась.
Вот, например, эпизод из романа Анастасии Ивановны “Amor”, эпизод опять-таки автобиографический, когда героиня идет на коленях к
церкви — вымаливает своему первому мужу (к тому времени они уже
расстались!) выздоровление; вымаливает ему жизнь. И это во время ее
неверия, в годы отступления от христианства, к которому она в свои
27 лет убежденно и окончательно вернулась... Только вера помогла
перенести страшные провалы — в аресты, в тюрьмы, в лагеря, в ссылку.

От дня второго ареста в 1937-м через Дальний Восток и Сибирь — к
реабилитации в 1959 году! Это, фактически, еще одна жизнь. Жизнь-испытание, жизнь-подвиг, жизнь-искупление.
Годы лишений, годы несвободы, нужды — трагические “доминант-аккорды” в судьбе писательницы, и, пока Симфония длилась, звучал суровый, безжалостный мотив...
Сколько ее произведений-рукописей пропало в 1937-м! Анастасия
Ивановна мне рассказывала о большом числе сказок, новелл, которые
она начала писать еще в отрочестве; о том, что было несколько совсем
готовых книг. Романы, повести. Документальная проза. Были и новаторские вещи — с элементом фантастики, как незаконченный роман
“Музей”. Пухлая тетрадь с массой исписанных, вложенных в нее,
листков, канула в неизвестность, как и весь ценнейший творческий
архив.
Судьбу архива можно представить по ответу, который дал чиновник МГБ Анастасии Ивановне, когда она после реабилитации пыталась
отыскать документальную книгу о М. Горьком, тоже “арестованную”
бесследно. Чиновник сказал:
— Книга о Горьком? А зачем она?! Ведь
Леонов о нем уже все написал...
Несмотря на длившиеся “тяжелолетия”, Марина Цветаева на Западе печаталась. Выходили ее стихи, проза. В Советской России Анастасии
Цветаевой, идеалисту, человеку верующему, не скрывающему своих убеждений, печататься было нельзя. Да и темы она выбирала “неактуальные”. Например, написала книгу (по типу книги А. Федорченко —
народ о войне), в которой собрала высказывания народа о голоде. Назвала “Голодная эпопея”. В предисловии к “Эпопее” были такие
слова: “Сегодня, когда хлеб победил бесхлебье, мы можем вспомнить, что народ говорил в годы трудностей”. Закончила книгу и в 1927 году
повезла к Горькому в Сорренто.
— Опоздали Вы с этой книгой, — сказал
Горький.
Видимо, знал, что разрабатывается уже система хлебных
карточек, что надвигается новый голод?... И точно, “Эпопея” была
сначала принята в “Красную новь”, в журнале даже выдали аванс, на
который Анастасия Ивановна с сыном поехала отдохнуть на юг.
“Я выехала в Сочи с Андреем, — рассказывала она, — потом Борис
Пастернак прислал мне денег на обратный путь — из собственного
кармана, сообщил, что моя «Голодная эпопея" в “Красной Нови” не
пойдет..."
“Красная Новь” предполагала печатать и другую книгу А. И. Цветаевой, роман “SOS, или Созвездие Скорпиона”. (Интересно, что прототипом главного героя был реальный человек, астроном Михаил
Евгеньевич Набоков, двоюродный брат Владимира Набокова-Сирина,
известного писателя.) Роман было решено печатать, но при условии, что автор должна “выпрямить” судьбы героев под “оптимистическую” --">