Татьяна Александровна Бек , Илья Григорьевич Эренбург , Владимир Николаевич Корнилов , Соломон Константинович Апт , Давид Петрович Шраер-Петров , Бенедикт Михайлович Сарнов , Константин Яковлевич Ваншенкин , Григорий Яковлевич Бакланов , Марк Владимирович Кабаков , Семен Израилевич Липкин , Евгений Александрович Евтушенко , Наум Моисеевич Коржавин , Александр Моисеевич Городницкий , Игорь Иванович Шкляревский , Лев Всеволодович Мочалов , Давид Самойлович Самойлов , Александр Маркин , Алексей Кириллович Симонов , Андрей Андреевич Вознесенский , Андрей Михайлович Турков , Евгений Борисович Рейн , Алексей Евгеньевич Смирнов , Лев Адольфович Озеров , Петр Залманович Горелик , Олег Никитьевич Хлебников , Лазарь Ильич Лазарев , Тамара Александровна Жирмунская , Юрий Леонардович Болдырев , Юлия Яковлевна Данкова , Олеся Валентиновна Кульчицкая , Ольга Сергеевна Наровчатова , Владимир Кардин , Галина Ивановна Медведева , Дмитрий Антонович Сухарев , Владимир Федорович Огнев , Ирина Рафес , Наталья Петрова , Нина Валериановна Королёва , Николай Андреевич Силис , Александр Семёнович Штейнберг , Борис Укачинович Укачин , Георгий Анатольевич Елин , Константин Лазаревич Рудницкий , Галина Фёдоровна Аграновская , Виктор Борисович Малкин , Яков Айзенштадт , Суламифь Ароновна Лихтарёва-Гегузина - Борис Слуцкий: воспоминания современников

его военные стихи за творчество неизвестного солдата. Он не боится ни прозаизмов, ни грубости, ни чередования пафоса и иронии, ни резких перебоев ритма — порой язык запинается. Вот отрывок из «Кельнской ямы», о которой я упомянул:

Товарищ боец, остановись над нами.

Над нами, над нами, над белыми костями.

Нас было семьдесят тысяч пленных.

Мы пали за Родину в Кельнской яме.

Когда в подлецы вербовать нас хотели,

Когда нам о хлебе кричали с оврага,

Когда патефоны о женщинах пели,

Партийцы шептали: «Ни шагу, ни шагу».

Читайте надпись над нашей могилой!

Да будем достойны посмертной славы!

А если кто больше терпеть не в силах, —

Партком разрешает самоубийство слабым.

О вы, кто наши души живые

Хотели купить за похлебку с кашей,

Смотрите, как, мясо с ладоней выев,

Кончают жизнь товарищи наши.

Землю роем

   когтями-ногтями,

Зверем воем

   в Кельнской яме,

Но все остается — как было, как было —

Каша с вами, а души с нами.

Неуклюжесть приведенных строк, которая потребовала большого мастерства, позволила поэтично передать то страшное, что было бы оскорбительным, кощунственным, изложенное в гладком стихе аккуратно литературными словами.

До войны Слуцкий вместе с покойным Кульчицким, на которого мы все возлагали большие надежды, с Лукониным и Наровчатовым учился в Московском литературном институте. Но поэтом его сделала война: война была его школой, и о чем бы он ни писал — будь то стихи о бане, о поэзии Мартынова, о доме отдыха или о московском вокзале, — в каждом его слове память о военных годах. Все знают, что с войны многие возвращаются инвалидами, контуженными, неполноценными, но именно на войне люди духовно вырастают, внешняя грубость обычно прикрывает обостренную чувствительность: сердце не может стать бронированным. Слуцкий пишет:

Вниз головой по гулкой мостовой

Вслед за собой война меня влачила

И выучила лишь себе самой,

А больше ничему не научила.

Итак, в моих ушах расчленена

Лишь надвое война и тишина —

На эти две — вся гамма мировая.

Полутонов я не воспринимаю.

Мир многозвучный!

   Встань же предо мной

Всей музыкой своей неимоверной!

Заведомо неполно и неверно

Пою тебя войной и тишиной.

Разумеется, Слуцкий видит жизнь «неполной», но разве бывают поэты, воспринимающие все и всех? Вряд ли. Как бы ни был мудр поэт, у него есть и потолок и стены. Мир Слуцкого отнюдь не узок, и меньше всего можно назвать его поэзию камерной. Мне она представляется народной, но, конечно, нужно прежде всего договориться о значении этого слова. Народными чертами в поэзии иным кажутся внешние и порой поддельные приметы. Если в стихах гармошка, молодицы, старинный песенный склад и прилагательное после существительного — такие стихи причисляются к народным, хотя даже в глухой деревне можно теперь услышать радио и патефон и хотя тем языком, который мерещится тому или иному поэту, никто вокруг него не разговаривает. Называя поэзию Слуцкого народной, я хочу сказать, что его вдохновляет жизнь народа — его подвиги и горе, его тяжелый труд и надежды, его смертельная усталость и непобедимая сила жизни:

А я не отвернулся от народа,

С которым вместе голодал и стыл,

Ругал похлебку, осуждал природу,

Хвалил далекий, словно звезды, тыл.

Когда годами делишь котелок

И вытираешь, а не моешь ложку, —

Не помнишь про обиды. Я бы мог.

А вот не вспомню. Разве так, немножко.

Он противопоставляет себя и отщепенцам и льстецам:

Не льстить ему. Не ползать перед ним.

Я — часть его. Он больше, а не выше.

Конечно, стих Слуцкого помечен нашим временем — после Блока, после Маяковского, — но если бы меня спросили, чью музу вспоминаешь, читая стихи Слуцкого, я бы, не колеблясь, ответил — музу Некрасова. Внешне нет никакого сходства. Но после стихов Блока я, кажется, редко встречал столь отчетливое продолжение гражданской поэзии Некрасова.

Вот о военных связистках:

Я встречал их немало, девчонок!

Я им волосы гладил,

У хозяйственников ожесточенных

Добывал им отрезы на платье.

Не за это, а так

   отчего-то,

Не за это,

   а просто

      случайно

Мне --">