Лев Семёнович Симкин - Его повесили на площади Победы. Архивная драма

жестокого садиста, убийцу миллионов, ведь иначе широкие массы коменданта Освенцима представлять не могут, — сокрушался Рудольф Хёсс в своих воспоминаниях, законченных незадолго до казни в 1947 году. — Они никогда не поймут, что и у него было сердце, что он не был плохим».

Конечно, не был. Такая уж у Хёсса была работа. Поручили бы ему что другое — делал бы с тем же усердием. Иной раз Хёсс срывался, конечно, не без того: «Возможно, разозлившись на непорядок или на проявления халатности, с которыми я столкнулся, я сказал не одно плохое слово, позволил себе высказывания, которые не должен был себе позволять. Но я никогда не был жестоким — я никогда не доходил до издевательств».

Милые люди, такими их сделала работа. Или не совсем так? Или совсем не так, и зло есть зло, а добро есть добро, и вместе им не сойтись? Ну никак не укладывается в голове мысль о банальности зла, никак не получается растворить зло в окружающем мире, как бы убедительны ни были за то доводы. Во всяком случае, когда речь идет о массовых злодеяниях. Может, если поскрести этих людей, организаторов злодейств, найдется хоть что-то, что отличает их от обывателей?

Стоит ведь немного погуглить, и узнаешь, что тот же Хёсс сидел в тюрьме за убийство (!) и был выпущен оттуда только после прихода к власти нацистов. 31 мая 1923 года вдвоем с Мартином Борманом они убили учителя Вальтера Кадова. Тот, как они полагали, во время французской оккупации Рура (правомочной по условиям Версальского договора) выдал властям Лео Шлагетера, национал-социалиста, казненного за саботаж — взрыв на железной дороге. Они вывезли Кадова в лес, избили до полусмерти палками, потом перерезали горло и добили двумя выстрелами в голову.

Рационализаторы зла

Эйхман ни в чем таком замечен не был. По Ханне Арендт, то был ничтожный бюрократ, бездумно, но добросовестно выполнявший приказы начальства. Правда, это он сам изображал себя честным служакой. Ни разу за весь процесс не апеллировал к своим моральным или политическим убеждениям, к идеологии. Только к тому, что исполнял приказы. Да, они были несправедливы, да, уничтожение евреев было ужасным преступлением, но сам он был лишь винтиком бездушной машины.

На деле же Эйхман был вовсе не так прост. Он не тупо исполнял приказы, а делал то, что считал верным. Вот что его подчиненный Дитер Вислицени рассказал в свидетельских показаниях на Нюрнбергском процессе об их последней встрече в Берлине в феврале 1945 года: «Он сказал тогда, что если война будет проиграна, то он с улыбкой прыгнет в могилу, так как с удовлетворением сознает, что на его совести около 5 миллионов евреев».

Только недавно стали известны транскрипты секретных интервью 1957 года, взятых у Эйхмана в Буэнос-Айресе голландским журналистом Виллемом Сассеном, в прошлом нацистом. Сделанные им магнитофонные записи показывают нам настоящего Эйхмана, излагавшего свободно то, что думает, видя в собеседнике единомышленника. «Другие уже сказали, отныне буду говорить я» — так Сассен собирался озаглавить свою книгу, впрочем, так и не изданную.

Так вот, «ничтожный бюрократ», который, по Арендт, «не был способен думать», рассуждал — ни больше ни меньше — о философии Канта. И, разумеется, о «еврейской политике». «Если бы мы убили 10,3 миллиона наших заклятых врагов, то только тогда наша миссия была бы выполненной», — говорил Эйхман. Стало быть, считал порученное задание недовыполненным — не всех евреев Европы удалось уничтожить.

Справедливости ради надо сказать, что к аргентинским документам Арендт доступа иметь не могла. И посему ошибалась относительно глубины эйхмановского антисемитизма. Правда, антисемитизм был широко распространен в среде национал-социалистов, в этом смысле он был вполне обычен, банален. В той же степени банальным было зло, которое творилось не монстрами, а обыкновенными, ничем не выделяющимися людьми.

Обыденному сознанию трудно смириться с этой мыслью по причинам психологического свойства. Выходит, страшные преступления совершаются такими же людьми, как мы с вами? Выходит, от любого при определенных обстоятельствах можно ожидать чего угодно? Или все же не от любого?

Как полагает Максимилиан Ауэ, эсэсовец-интеллектуал из романа Джона Лителла «Благоволительницы», «об Эйхмане писали много глупостей. Он, конечно, не был врагом человечества». Тем более что бесчеловечности вообще, по его мнению, не существует, все, что --">