Всеволод Вячеславович Иванов - Дневники

Помимо конкретных сюжетов и фраз, есть и более глубокие связи между дневниковыми записями и художественными произведениями Вс. Иванова, созданными в эти и последующие годы. От фантастической Москвы в дневнике ведут нити к «фантастическому циклу» произведений, работа над которым началась как раз в 1940-е гг., в частности к рассказу «Агасфер» (1944–1956 гг.), где действие также происходит в Москве, соединяющей в себе реальные и фантастические черты. Ташкентские впечатления отразились в сатирическом варианте романа «Сокровища Александра Македонского» («Коконы, сладости, страсти и Андрей Вавилыч Чашин»), который начинается фразой: «Сегодня по талону „жиры“ выдавали голову копченого сига, завертывая ее в обрывки какой-то Утопии»^[8].

Черты Ташкента из дневников можно найти и в Багдаде из романа Вс. Иванова «Эдесская святыня» (1946 г.) — городе, где трагически погибает герой романа — Поэт. Одна из главных идей этого романа — мысль о тщетности стремлений, усилий и деяний человека, о неизбежном забвении его, которое вызвано ходом времени. Только произведения искусства, может быть, останутся в человеческой памяти: не случайно песню героя романа поют и через тысячу лет, хотя имя его давно забыто.

И в дневниках Вс. Иванова мы также встречаем подобные размышления: «Материализм и прочие системы, думающие преобразовать мир, — деревянные кубики, которыми играет дитя. Ребенку они кажутся необыкновенно сложными и вполне объясняющими жизнь: поставить так — дом, поставить этак — фабрика, этак — полки солдат. На самом деле это только полые деревяшки. Подойдет время, дождь, ветер — кубики разлетятся в разные стороны, размокнут, рассыпятся, и взрослый человек, дай бог, если увидит на их месте щепки, а то и того не найдет» (10 апреля 1943 г.).

В 1940 г. Вс. Иванов начал роман «Сокровища Александра Македонского». Он работал над ним больше 20 лет, до самой смерти, и не закончил. О причинах он писал: «Удивительно долго лежала во мне мысль о романе „Сокровища Александра Македонского“. И все же я так и не написал его. Очевидно, не смог переступить черту тюрьмы». Писатель жалел о многом, чего он не мог сделать в своей жизни, — о том, что «плечи были широки, а ноша-то оказалась велика». Сейчас, когда после его смерти прошло уже много лет, очевидно, что, несмотря на всенародную славу в 1920-е гг., на титул «советского классика», Вс. Иванов был в чем-то трагической фигурой в нашей литературе. Возможно, именно его дневники, которые впервые публикуются целиком, и откроют читателю истинного Всеволода Иванова.

Е. А. Папковой

Дневники 1924 — май 1941

1924 год^{1}

Качаем в Харьков. У Бориса^{2} издатель гладкий, как огурец, и в ресторане датчане. В [нрзб.], сказывают, статья обо мне. Денежная реформа [нрзб.] как новые сапоги. <…> В снежных полях лежит лес, словно кит. Снег расчищен, будто стружки — он такой от солнца, а по краям подстриженные деревья почему-то напоминают валенки.

10/VIII.

Волнение в море и неустанно в сердце. Шум волн напоминает бор, только сгущенный. Волны — сгущенное молоко. Экскурсия в Симеиз^{3}.

9/IX.

Женщина в лорнетке и гофрированном платье, на диване, читает Ленина, а потом в разговоре заявляет, что она хочет замуж.

10/IX.

Накануне бросания бомбы. Девушка с жирными еврейскими волосами чинит подле лампы перчатки, в которых она будет держать бомбу.

8/Х.

Пьянство отложить.

2/XI.

Восьмеро.

8 интеллигентов нанимают одного рабочего, безнадежно больного. Октябрьская рев[олюция] — их освобождают, а его берут. Расстрел комиссии, рабочий кажет фигу.

Ноябрь-декабрь.