Анатолий Алексеевич Гордиенко - Из огня да в полымя

Советский простой человек.

Вот и я так думала — надо менять движение рек. Дать воду тем, кто в ней нуждается: и людям, и полям. Потому и решила подать документы на гидрологический факультет Ленинградского университета. Сестра меня поддержала. Твердила Настя: «Нужное дело. К тому же будешь жить в городе-музее, в городе Октября». Отослала я документы. Отослала и как бы забыла, ибо война уже и к нашему Ругозеру подступилась. Войска у нас появились, и бомбили нас финны.

В Беломорск начали уезжать разные организации, потом людей, семьи отправляли. Моя Анастасия Васильевна с ног сбилась. Сна лишилась, голос потеряла: создавали истребительный батальон, строили оборонительный рубеж, обучали молодых военному делу.

Я на последней машине выехала. Добралась в Беломорск, оттуда увезли нас в Выгостров. Месяц жили там. Туда и письмо мне переслали, пришедшее из университета. Писали, что документы, аттестат об окончании десятилетки у них останутся, что война скоро кончится и чтоб я сразу в Ленинград приезжала сдавать вступительные экзамены.

Помню, бомбили шлюзы, впервые видела, как низко-низко летели чужие самолеты.

Приехали за нами, повезли в Архангельскую область. Перед Нюхчей, не доезжая четырех километров, два паровоза нашего поезда сошли с рельсов. Эшелон был длинный, потому два паровоза дали, сцепили друг за дружкой. Паровозы скатились под откос. Видимо, был бомбой поврежден путь. Погибло много людей. Наш вагон очутился сверху, на других вагонах. Вот этот мой черный портфель каким-то образом слетел с полки, помешал вагонной двери захлопнуться, и благодаря этому мы выбрались.

Я нашла врачей, стала помогать им, перевязывала раны. Впервые увидела убитых, покалеченных, впервые мои руки были по локоть в крови.

Мы повезли раненых в Нюхчу. Там жили месяц. Наконец отправили нас в город Вельск Архангельской области. Старинный деревянный городок. Два дома кирпичных — клуб и школа. Устроилась я кассиром на строительстве железной дороги.

Мирно, тихо. Будто нет никакой войны. Пошла я в военкомат. Там глянули в мои документы: 7 июля 1941 года мне исполнилось 16 лет. Не стали даже разговаривать. В военкомате полно народу. Решила зайти вечером. Придумала: зайду со двора. Пришла, людей нету. Хожу по коридорам, в одном кабинете свет. Там военный сидит.

— Сейчас, когда наша великая страна в огне, — начала я бойко говорить, — я как комсомолка прошу отправить меня на фронт.

— Сколько тебе лет? — спросил военный.

— Шестнадцать, то есть восемнадцать, — прошептала я.

— Все ясно. Отправим, отправим. Прямо сейчас и отправлю. Покажи, как ты сюда вошла?

Повела я его коридорами, пришли к черному выходу. Он открыл дверь, взял меня за плечи, повернул и легонько толкнул:

— Отправляйся к своим куклам. Дорогу в военкомат забудь!

Стала я писать жалостливые письма сестре Анастасии. Обращалась к ней как к военному человеку, ее назначили комиссаром госпиталя, а потом уже официально как к депутату Верховного Совета Карело-Финской ССР. В письмах моих одно и то же: «Хочу на фронт. Хочу боевой работы».

Была у меня подружка Мотя Середина, ходили мы с ней в горком комсомола несколько раз. Ответ один и тот же:

— Вы у нас в списке. Очередь ваша еще не подошла…

Сестра прислала фотокарточку. Стоит в лесу, в шапке, шинель на ней ладно сидит, а на петлицах — три кубика: старший лейтенант. Пишет, что, вняв моим просьбам, она кое с кем переговорила, и, возможно, меня скоро вызовут в Беломорск.

И точно: приходит девушка из местного горкома комсомола. Идем с ней в горком, там подают мне телеграмму. Читаю ленты телеграфные, наклеенные на бланк, буквы прыгают: «Вызываются в Беломорск в распоряжение ЦК ЛКСМ на армейскую работу комсомолки Бультякова, Середина, Леонова. Секретарь ЦК ЛКСМ КФССР Андропов».

Поехали мы. Только вместо Леоновой с нами паренек один увязался, Витя Арсентьев, тоже шестнадцатилетний. Клава Леонова, не дождавшись вызова, добилась каким-то образом отправки на фронт, уехала из Вельска.

Добирались с приключениями. У нас ведь не было пропуска в прифронтовую зону. Правда, телеграмма помогала. Добирались пять суток до Беломорска.

Андропов встретил очень радушно. Накормили нас, чай у него в кабинете пили. В кабинете Андропова было прохладно. Видимо, от того, что форточка была открыта, но он так любил, как мне потом сказали. Юрий Владимирович азартно грыз крепкими зубами коричневые кубики --">