Марк Леонович Уральский - Молодой Алданов

Глава I: Счастливые годы (1886-1914)

Биография Марка Алданова - одного из самых видных и, несомненно, самого популярного писателя русского эмиграции первой волны - до сих пор не написана. Особенно мало сведений имеется о его доэмигрантском периоде жизни. Даже в серьезной литературоведческой статье «Марк Алданов: оценка и память» Андрея Гершун-Колина^[1], с которым Алданов был лично знаком, о происхождении писателя и его жизни в России сказано буквально несколько слов^[2]. Отметим как печальное совпадение, что эта статья увидела свет через десять месяцев после смерти писателя, в декабре 1957 года. Не прояснены детали дореволюционной жизни Марка Алданова и в работах, написанных другими историками литературы^[3], в том числе Андрея Чернышева, открывшего российскому читателю имя Марка Алданова, подготовившего и издавшего в Москве собрания сочинений писателя^[4].

Из всего, что сообщается алдановедами, явствует только одно: писатель родился в Российской империи и здесь же прошла его молодость, пора физического и духовного созревания. Но в каких условиях, в какой обстановке - семейной и общественно-политической - это происходило? На фоне какого природного и урбанистического ландшафта - фактор исключительно важный для формирования личности русского человека ХІХ столетия - проходило его возмужание? В каком «культурном бульоне» варился этот человек в годы молодости? Все эти вопросы до сих пор остаются без ответа. И это при том, что Алданов навсегда покинул родину в 1919 году уже зрелым человеком 33-х лет отроду, из коих он четыре года тоже провел за границей.

Итак, дореволюционная составляющая биографии Алданова до сих пор окутана дымкой неизвестности, хотя в целом его образ как русского писателя-эмигранта «первой волны» достаточно прояснен.

Имеются, несомненно, и объективные факторы, сильно осложняющие поиск биографических подробностей жизни Алданова. Во-первых, он два раза терял свои архивы - при бегстве из России от большевиков и при бегстве из Франции от немцев. Во-вторых, что представляется особенно важным, Алданов по характеру был человек скрытный, тщательно оберегающий от посторонних глаз свою личную жизнь. О «закрытости» Алданова свидетельствует, например, публицист и мемуарист русского рассеяния Александр Бахрах, который был «с ним знаком с незапамятных времен». В очень теплой и подробной статье «Вспоминая Алданова» он пишет, что «Алданов был человеком с двойным, если не с тройным дном, и его внешняя застегнутость была в какой-то мере показной, некой самозащитой, не столько от посторонних, сколько от самого себя. Он был, несомненно, много сложнее того, каким он виделся со стороны. <...> Свое подлинное ‘я’ он умышленно затемнял и прикрывал его, если не маской, то во всяком случае полумаской»^[5].

Третьим отягчающим обстоятельством для биографов является тот факт, что «Алданов не оставил воспоминаний и завещал уничтожить часть своего архива, не желая сообщать каких-либо сведений о себе и своих современниках, тем более, еще живых. В то же время характерно его стремление увековечить текущий момент и осознание особой роли эмиграции, при котором факт личной биографии становился частью общеэмигрантской истории, а миссионерские представления диктовали поведение в быту. <...> историк, пожелавший написать его биографию, обнаружит, что в сохранившихся о нем свидетельствах частный человек отходит на второй план, уступая место общественному деятелю. Причем очевидно, что личная сторона биографии старательно замалчивается, в то время как общественнополитическая позиция исправно подчеркивается - таким образом, место истории его собственной жизни занимает текущая история эмиграции. С другой стороны, некоторые факты алдановской биографии позволяют представить его общественную деятельность как постоянную борьбу за репутацию эмиграции. Очевидно также, что Алданов сознательно конструировал свою биографию, исходя из своеобразного кодекса эмигрантской чести и своих представлений об исторической роли эмиграции, чем было обусловлено его поведение в тех или иных значимых с этой точки зрения ситуациях. <...> Осознание себя как объекта истории и как представителя эмиграции накладывало особую ответственность за свою репутацию, в первую очередь политическую, а личная биография становилась политическим аргументом в борьбе большевистской и эмигрантской идеи. --">