Марина Леонидовна Старых - Мемуры на руинах (Жизнь актрисы в письмах и дневниках)

только это предположение о прохождении нескольких жизней может объяснить то, что одним – всё, а другим – ничего. Вот мы тут носимся со своими переживаниями, придаём собственному существованию вселенское значение (в самом деле, как только нас не станет, вселенная перестанет существовать для нас), а какой-то нищий бенгалец растит для нас рис, а какой-то юноша идёт за нас под пули, а какая-то от рождения убогая страдает всю жизнь, не рассчитывая на простое женское счастье, а кто-то мучается тем, что яхта на три метра меньше, чем у конкурента. Нет, только мысль о том, что вот этот вот проживает свою первую жизнь, или застрял на третьей, примиряет с человеческой низостью, глупостью, жадностью. В самом деле, что сердиться, пожалеть надо бедолагу. Вдруг когда-нибудь дорастёт.

Сказанное общеизвестно, но автор пытается чётко обозначить собственную веру, не претендуя на высокий духовный уровень.

– Я, Маруся, обвиняю себя в том, что бездарно распорядилась подаренной мне жизнью, достойным именем, заработанным предками в тяжёлой борьбе и самопожертвовании, верой учителей и потраченными ими на мою персону усилиями…

ДОКТОР:– Вы будете себя судить?

– Да, чтобы удержаться от соблазна свалить вину на кого-либо!

– Это инфантильно! И какую же роль вы отводите мне: Прокурора, Адвоката?

– Нет, у вас будет ваша собственная роль, вы – доктор!

– А кто свидетели?

– К сожалению, многих из них уже нет на свете, поэтому я дам им возможность заговорить, я сохранила письма!

– Ну что ж! Попробуем.

– Зло страшное, непоправимое – существование таких людей, как я. У меня больная душа, и я жгу себя с обоих концов, чтобы не чувствовать боли.

– Это не ваши слова.

– Да, это написала Вера Комиссаржевская.

– Насколько я помню, у неё было психическое расстройство.

– Может, и у меня тоже… Но я хотела бы ТАК «расстроиться»…

– Вы мечтали о славе Комиссаржевской?

– Нет, конечно, может быть… Но ведь я узнала про неё уже юной, уже повзрослевшей заболела идеей посвятить всю себя одному только театру. А всё началось в бессознательном возрасте, – это я про «жечь себя», – уничтожать себя, не дорожить собственной жизнью, не цепляться за неё…

Вспомнить… Головокружительная спираль несёт тебя к самому первому проблеску сознания, как на американской горке перехватывает дыхание, вниз тянет что-то отяжелевшее в животе, и, кажется, сейчас дойдёшь до основы, до самого зарождения своей души. Сердце сжимается от этих первых картин и запахов, где перепутались явь и сны.

МАМА

Почему тебя нет в моих воспоминаниях? Есть городок с одноэтажными домами, чудно пропахший дымом из печных труб, чёрный пёс с капелькой крови на ухе, горка в детском саду, под которой валялся разбитый унитаз, большие цветные кубики сколоченные из фанеры, из которых можно было строить домики, бесконечная ночь, на улицах – моряки, моряки, моряки, такие красивые в своих кителях с золотыми пуговицами, и сопки, пахнущие голубикой и багульником, но тебя – нет. Утром, проснувшись, я перелезала через сетку своей кроватки к папе. В уголках его глаз ещё были засонки, вдвоём мы наслаждались ленивым утром, и я вдыхала и вдыхала его запах, запах покоя и защищённости, который потом всю жизнь искала в мужчинах.

– Да, ты была «Читой» этого Тарзана, – так ты писала на обороте многочисленных сделанных им фотографий, где я – ещё существо без Сознания, – Приходя из плаванья, он только с тобой и возился.

Как потешно ты кричала: – Уки почь от Негипта!

– Ты ревновала?

– Вот ещё! Правда, иногда мне казалось, что для него я только – способ продолжить род, о котором он так пёкся. Правда, ждал он мальчика…

– А ты?

– А ещё хотела пожить для себя… Что я видела? Войну, латвийскую провинцию? Этот проклятый военный городок? Мужчины – в море, а ты сходи тут с ума от тоски… А где-то родной Ленинград, клубы, танцы…

– Когда меня спрашивали: «Как тебя зовут?», я отвечала: «Саша – сынок». Я сама не могла это придумать, кто-то уже внушил мне, как я всех разочаровала, родившись девочкой. И я с радостью поддержала эту игру: никаких кукол! Только мишки и собаки!

– Да, ты не была той девочкой, о которой может мечтать мать: ласковым котёнком. Ты играла с мальчишками, как настоящий пацан: я пришла за тобой в детсад, а ты в луже лежишь, между прочим, в одежде, которую я должна была стирать, не --">