Николай Александрович Водневский - Пропадал и нашелся

день. Я простудился ивернулся с занятий раньше обычного. Уже во дворе яуслышал звуки грустного и трогательного пения. Онодоносилось из комнаты моей хозяйки – одинокой старушки лет шестидесяти. Ее старый, покосившийся домиксостоял из двух комнат и нескольких коморок. Однузанимал я.

Прасковья Ивановна, так звали хозяйку, любила днямисидеть в своей комнате и пить душистый липовый чай.Стены другой комнаты были увешаны изображениями«святых угодников» и другими иконами.Услышав это необыкновенное пение, я приоткрылкомнату Прасковьи Ивановны. Несколько стариков истарушек стояли перед большой иконой, изображавшейДеву Марию с Младенцем на руках. Человек, облаченныйв черное, стоял на коленях.

Стараясь не нарушить тишину, я осторожно прикрылдверь и прошел в свою «келью». Было ясно, что здесьпроходило тайное богослужение.

К тому времени в городе не осталось ни одной церкви.Церковные здания власти использовали «для нужднародного хозяйства и культурно-просветительнойработы», устраивая в них склады, клубы, школы, избычитальни и прочее.Я сел у окошка и принялся разглядывать улицу. Молчаливые деревья бесшумно осыпали иней. Предзакатноесолнце косыми красными лучами скользило по крышамсоседних домов. На сердце лежала непреодолимая тоска.Голодный желудок и холодная «келья» действовали надушу удручающе. И я еще раз увидел, насколько безрадостна и неинтересна жизнь человека на земле.«Вот за стеной люди молятся Богу. У них хоть вера есть.Значит, есть и надежда. А у меня что?» – рассуждал я.Я принадлежал к категории людей, считавших религию«опиумом для народа» (по выражению Ленина). Но вэту минуту у меня появилось желание открыть дверь ивместе со старушками стать на колени, чтобы рассказатьБожьей Матери, как тяжело мне жить на свете. Хотелосьрассказать Ей все, как рассказал бы своей матери, еслибы она вдруг встала из холодной, занесенной снегоммогилы.

Вскоре заскрипели двери. Поодиночке, чтобы остатьсянезамеченными, гости Прасковьи Ивановны началирасходиться. Несколько минут спустя ко мне постучала исама Прасковья Ивановна. Она хорошо знала, что богослужения на дому противозаконны и могут повлечьсуровое наказание. Но на ее лице я не увидел страха.Наоборот, на нем отражалась тихая, спокойная радость,словно она видела себя королевой в потустороннем мире.Даже ее морщинистое лицо порозовело.

– А мы, Николаша, Богу молились, – сказала она. –Что ты на это скажешь? А?

Я молчал, не зная, что ответить.

– И за тебя молились, чтобы Бог помог тебе в жизни.– Спасибо. Как раз в этом я сейчас нуждаюсь.

– А веришь ли ты в Бога? Ведь вас теперь учат, чтоБога нет, есть какая-то «материя»...

– Наверно, Бог есть, но я Его не знаю, – ответил я.

– Понимаю тебя, сынок, – сказала хозяйка и вышлаиз каморки. Через минуту она вернулась, держа в рукестарую, порыжевшую книгу и бронзовую иконку. – Воттебе образ Божьей Матери, заступницы нашей. Она обовсех печется, всем помогает. А вот здесь, – она раскрылакнигу, – есть молитва. «Достойно есть» зовется она.Ты, Николаша, ее заучи.

И внимательно посмотрев мне в глаза, добавила:

– Вот тебе мой совет, слушай: два разочка в день,утром и вечером, поставь иконочку на стол, да двери накрючок не забудь запереть, и читай эту молитовкутрижды, осеняя себя крестом... А «Отче наш» ты знаешь?Я утвердительно кивнул головой: покойная мать еще вдетстве научила.

– Вот хорошо. И «Отче наш» читай. Сам Христос,Сын Божий, когда жил на земле, учил так делать. –Немного помолчав, добавила: – Только, смотри, не многим про то сказывай. Сам знаешь, какой теперь народпошел. Родному брату не верь, а не то что другу.

И здесь она, как бы в подтверждение, сказала:

– Как написано: восстанет народ на народ, и сынбудет против отца...

– А как же вы, Прасковья Ивановна, мне доверяете?– спросил я удивленно.

– А я знаю, ты в НКВД не пойдешь, чтобы донестина меня. Ведь я же бедная, одинокая старушка... А вчерачитала твои стихи к матери и слезу не удержала. Самапокатилась, непрошенная... – На морщинистые, какгубка, щеки упало несколько брильянтовых слезинок.Она смахнула их ладонью и продолжала: – Жалко мнетебя стало. Я и решила тебе про то сказать.

Я принял из ее рук молитвенник и иконку. Величинойсо спичечный коробок, покрытая зеленоватым налетомокиси, иконка изображала Деву Mapию с поднятыми доуровня плеч руками. На груди у Марии был мальчикИисус Христос.

Все люди склонны к суевериям. Будучи почтиатеистом, я все же принял --">