Давид Перецович Маркиш , Валерий Анатольевич Гаевский - Махатма. Вольные фантазии из жизни самого неизвестного человека

краснобаев не поймёт и по запарке даже может надавать им по шеям.

Начитанные молодые люди обоих полов, в ожидании Веры, рассуждали о несомненном преимуществе радикальных действий народовольцев по сравнению с социалистическим блеяньем адептов «Земли и воли». Одесские активисты были настроены решительно; они желали, не откладывая, учинить покушение на какого-нибудь царского сатрапа и тем самым развернуть мир к лучшему и приблизить наступление эпохи справедливости. Эта счастливая эпоха откроется сразу вслед за тем, как рассеется дым от взорвавшейся бомбы, брошенной твёрдой рукой метателя… Молодёжь свято верит в немедленную смену декораций, поэтому она так замечательно подходит для революционного террора. Старики не верят ничему, начиная со смены декораций. А высокие профессионалы, такие как Вера Николаевна Фигнер, верят лишь в то, что сами организуют и выполняют, и, откровенно говоря, не заглядывают дальше висельной перекладины.

Семнадцатилетняя Ася Рубинер, похожая на камею, не принимала участия в споре. От разогретой спором кампании она держалась в сторонке, как молодая ель на опушке волчьего леса. Внимательный наблюдатель определил бы без особого труда, что рассуждения революционеров о важности и пользе индивидуального террора пролетают мимо её хрупких, фарфоровой лепки ушей, как ветер мимо фонарного столба. Всё её девственное внимание было обращено на крупного, почти громоздкого, с широким разворотом плеч студента-естественника Володю Хавкина. Она и на эти тайные сходки повадилась ходить, чтобы быть поближе к предмету своего поклонения. Мало того: она и папу, вполне прогрессивного аптекаря Хаима Рубинера, готова была заставить сюда прийти и записаться в народовольцы – хотя бы для того, чтобы сделать приятное Володе… Можно не сомневаться: это была любовь! Самая первая! Зелёно-золотая!

Любовь поражает человека и в мирные дни, и в войну, и во всякое время года. Поражению подвержен стар и млад, хотя на молодых да нервных, скользящих по первопутку, выпадает основная масса любовных явлений. Поражённый любовью мается, не находит себе места и, охваченный тёмным восторгом, готов лезть на стену, хотя на ней нет ни ступеней, ни зацепок. Уместно сравнить приступ любви с приступом безумия, но это выматывающее безумие прекрасно, и публика относится к нему с сочувствием и пониманием: любовь зла, полюбишь и козла! И непременное несовпадение характеров между составляющими любовную пару усугубляет сахарную суматоху чувств; захватывающий морок любви даже приводит иногда к сведению счётов с жизнью. Такое в ходу от начала времён и до наших дней, включая сюда живописную эпоху Возрождения и чугунные коридоры большевизма. Тут уж ничего не поделаешь: сердцу не прикажешь…

Нельзя сказать, что свободомыслящий студент Володя Хавкин, урождённый Маркус-Вольф, пятью годами старше влюблённой Аси, был к ней равнодушен; ничего подобного. Он, конечно же, замечал её восторженное внимание, оно было ему приятно и волновало его воображение: в двадцать два года отроду чувственное влечение вспыхивает в молодом мужчине за каждым поворотом, на каждом шагу, как языки пламени над растопкой. Огонь, чистый огонь лежит в основе тесных отношений пары, и Володя не без удовольствия наблюдал за приближением этого опаляющего огня. Он следил и дожидался, когда пламя лизнёт его сильное большое тело, и он вспыхнет, как терновый куст на горе Синай, о котором слышал ребёнком от ребе, в хедере, и запомнил.

Тропку крадущегося огня словно бы песком запорошило, когда отворилась дверь и на пороге лёгким танцующим шагом появилась Вера Фигнер. Мир вздрогнул, прекрасное мгновенье остановилось в глазах Володи Хавкина. Такое тоже иногда случается в нашей жизни.

Спору нет, Вера была хороша собой. Яркая брюнетка с резкими, но и нежными чертами смуглого лица, она словно бы сошла в явочную квартиру прямо со страниц Библии. Никто бы не удивился – ну, может, за исключением кудрявого мастерового, – если бы тотчас, непонятно как, в её руках, занесённых на царя, оказалось блюдо с отрезанной головой Иоанна Предтечи или хоть того же Ирода Великого, – неважно, кого.

Для Веры быстренько освободили единственное здесь кресло, и она в него опустилась, сдвинув колени и поместив на них свой ридикюль с вышивкой. Володя не сводил глаз с визитёрши, он не мог избавиться от мысли, спрятан револьвер в сумочке Веры или нет. Ему хотелось, --">