Игорь Иванович Гарин - Непризнанные гении

Средневековье к Данте. Скажу больше: из трех сотен претендентов, отобранных мною в качестве потенциальных героев этой книги, более половины — наши современники…

Гению приходится нелегко в любой стране и в любую эпоху. Родиться же Чаадаевым, Пушкиным, Гоголем, Достоевским, Толстым или Бродским почти всегда означает пойти по стопам Иисуса Христа, ставшего божественным символом отношения гения и массы — обожествления после распятия. Для меня судьба Иисуса — яркая и поучительная манифестация отвергнутой и преданной гениальности.

Кстати, подобно тому, как каждый великий пророк, упреждая время, пророчествует из недр своей личности, всякий великий поэт поэтствует из глубины своего творчества — своей единственной и бесконечной поэмы^[4].

Когда я сравниваю судьбу несчастного гения и Иисуса Христа, я имею в виду евангельское «Он стал проклятием ради нас» (Гал. 3:13), или, иными словами, страдание непонятого гения в чем-то повторяет судьбу непонятого Иисуса для того, чтобы явить пример возможности человеческого преображения, реализации божественного в самом себе. По мнению Симоны Вейль, единственное оправдание несчастья — в стимуляции человеческого преображения, известного из Библии как «случай Иов», поэтому культивирование несчастья, сговор с собственным горем — порочный путь в никуда. Даже рассматриваемый здесь феномен несчастья гения поучителен — это путь гения не к закабалению горем, но к Христову освобождению от него. Вот почему сжиться с несчастьем, дать ему поселиться в тебе — антибожественно: несчастье — исключительно путь к новому сознанию и к свободе, что и явил людям Иисус Христос. Это называется благодатью Божьей, исцеляющей все раны и страдания.

Увы, в отличие от Иисуса Христа, несчастным гениям это недоступно. В качестве ярких примеров можно привести судьбы многих из них. В творчестве Сильвии Плат, Симоны Вайль, Вирджинии Вулф, Пауля Целана часто вспыхивали яркие искры «сверхъестественной любви», но эти «искры» не уберегли их от самоубийства, к которому они пришли именно через опыт собственного несчастья.

Я много писал о природе истины и хочу здесь добавить, что ее мерилом является выстраданность правды: можно согласиться со Сьюзен Зонтаг, считавшей, что «правду в наше время измеряют ценой окупивших ее страданий», а потому «такие писатели, как Киркегор, Ницше, Достоевский, Кафка, Бодлер, Рембо, Жене и Симона Вайль, не были бы для нас авторитетами, не будь они больны. Болезнь обосновывает каждое их слово, заражает его убедительностью. Может быть, некоторым эпохам нужна не истина, а более глубокое чувство реальности, расширение области воображаемого» ^[5].

Природа феномена «непризнанного гения» определяется тем, что сиюминутный успех и популярность возможны лишь тогда, когда художник творит «на потребу» публики, в то время как «вечность» несовместима с суетой и модой — она открывается только визионерам. Иными словами, глядящий за горизонт гений самой природой обречен на безвестность и изнурительную борьбу с унизительной безысходностью и нищетой, которые лишь усиливаются ажурностью души поэта.

Первый китайский патриарх Дзен Бодхидхарма, принесший это учение в Индию, получил известность лишь через добрую сотню лет после смерти^[6], что не так уж удивительно в ту эпоху, если учесть, что и поныне люди, внесшие огромный вклад в мировую культуру, могут многие годы и десятилетия пребывать в полной неизвестности.

Все непризнанные гении без исключения — это страдающие люди сферы пророческого духа, куда большинству людей доступ либо закрыт, либо возможен в редкие мгновения просветления. Чаще всего это происходит спустя большие промежутки времени, после долгого созревания. Вот почему современность столь безжалостно отвергала и продолжает отвергать своих гениальных сынов. Сам характер гениального мышления таков, что для его восприятия необходимо не просто «читать» или «изучать», но «вживаться» и в определенном смысле самоотождествляться с гением. Но кому дано так много?..

Будучи внутренним и сокровенным чудом, гений испытывает глубинную потребность в искуплении. Искупление — это принесение себя в жертву за грехи мира. И хотя в Евангелии искупление является плодом духовности, святости, а не гениальности, я вижу в творчестве, в ценности творчества, в творческой активности гения многие черты, роднящие его с божественным искуплением, божественной --">