Давид Давидович Бурлюк - По Тихому Океану

нирваной. Там видна потемневшая ночью туча, которая широко раскрыла свои крылья, готовая принять нас; а за кормой парохода зеленоватые пятна заката и где то, ближе к земле, неясные, едва осязаемые, отблески отдаленных огней, зажженных человеком.

Подходишь к борту и видишь очи волн, они раскрыты и, мерцая, временами закрываясь белыми тусклыми веками пены, смотрят на «Хиго-Мару», который начинает ковырять носом, дрыгать кормой, переваливаясь с боку на бок, как будто он боится отдавить один из них во время своего медлительного хода.

Первая ночь на океане, когда море грозит волнением, а небо штормом, когда взгляд недоверчиво всматривается ночную зеленоватую тьму и, когда волна вдруг возьмем и встанет выше палубы, курчавясь своими сединами, окаймляющими её холодное прозрачно-зеленое мертвенное лицо.

Остров Хачиджио

За ночь пароход отошел далеко. Рассвет, восходящее солнце застают нас около потухшего вулкана, торчащего из волн; это остров «Хачиджио» на 33 параллели; прошли сто шестьдесят одну милю.

Сегодня девятнадцатое декабря. Солнце радостное; в Японии утра были холодные, а здесь лёгкий теплый ветер ласкает лицо… Так недалеко и такая разительная перемена!.. А причина этому – находимся теперь в теплых водах течения идущего от экватора. «Хачиджио» принадлежит к той группе островов, которая, начинаясь «Ошимой» в семидесяти верстах к югу от Токио, спускается непрерывной цепью островков, все меньших, все более редких, до тридцать первой параллели. Из этих островов «Ошима» самый большой; Ошима – дачное место, куда японцы любят поехать на несколько дней из пыли, духоты безмерного, разросшегося муравейником своих черепичных кровель, Токио.

«Хачиджио» – вне сферы досягаемости дачной волны, он дикий, мрачный, гордится своим остроконечным вулканом, на северной части, и необычайной сложной структурой каких-то скал, набросанных у подножья, когда-то дымившей горы.

Пароход стоит вдали берега и еле видны маленькие хатки на берегу и две лодочки, прыгающие по волнам, по направлению к «Хиго Мару».

Но зато отчетливо видна белая линия пены, которой опоясан остров, мантии пены, свешивающиеся с утесов. «Хиго Мару» высаживает много пассажиров, выбрасывает какие-то ящики в подошедшие лодки. Наблюдение за погрузкой и выгрузкой в открытом море, во время волнения, доставляет большое развлечение: цирковые номера ловкости, с которой из лодки, стоящей на воде то вровень с трапом, то вдруг уходящей сажени на полторы ниже, или же подброшенной вверх, так что трап остается где-то внизу: желающий попасть в лодку, если он соразмерил, делает простой шаг, но упустил момент и ему предстоит скачек в четыре аршина высоты!.. В результате один корчится на дне лодки с разбитой ногой, а другой взобрался на пароход, усердно почесывая спину, по которое! его хватило догнавшим бортом лодки. Надо отдать должное ловкости этих людей, играющих с ящиками и тюками угля на ладонях волн, не дающих лодке покоя.

«Хачиджио» последняя остановка нашего парохода; теперь мы будем в море двадцатого и двадцать первого, не приставая уже нигде до самой «Ога-Са-Вара», к которой «Хиго-Мару» придет двадцать второго декабря утром.

Мы болтаемся на якоре против «Хачиджио» целые сутки. К Ога-Са-Вара можно подойти только днем, так как эти острова окружены безмерными рифами и капитан предпочитает, стоя на якоре здесь, выждать удобное время отхода.

Жизнь На «Хиго-Мару»

Стол на пароходе японский – чашечки, палочки, кусочки осьминога и тому подобные для русского неожиданности; пароход старый, облезлый, всюду виден груз, состоящий из керосина, сложенный в ящиках на палубе; пассажиры курят папиросы; пароходу тридцать лет и он, очевидно принадлежит к морским чудакам, которым везет в их скромной судьбе освещение на пароходе – керосиновое: в нашей знаменитой кают-компании, где пустые бутылки катаются из угла в утл, сквозняком через каждые полчаса, задувает коптящую лампу… А особенно интересная лампа висит на палубе против входа кухни: эта керосиновая коптилка прикреплена к балке порыжевшею от времени тоненькой бечёвочкой; качка старого кузова судна и океанский ветер раскачивают эту лампочку и какими судьбами держится она одному только Богу моря известно.

Лежа на своей койке, слушая грохот воды, работу винта, ежеминутно вылетающего из воды, свист и завывание ветра в снастях, я всегда думаю об этом легкомысленной лампе, не мыслимой ни у --">