Сергей Павлович Красиков - Возле вождей

делается это неспроста, и врачи из кожи вон вылезут, но найдут причины для увольнения пациента именно по состоянию здоровья.

Почему же уходил я из столь престижного ведомства по собственному желанию? Потому что ежечасно, ежедневно сталкивался с фальшью сильных мира сего. На словах они за социальное равенство всех на земле, а на деле и не помышляли ни о каком равенстве.

Мои родители и младшие братья как были, так и оставались низко оплачиваемыми чернорабочими. Я с семьей из трех человек жил в одиннадцатиметровой комнате, потом — в четырнадцатиметровой и, наконец, получил отдельную полуторакомнатную квартиру, размером в двадцать три квадратных метра, окнами выходящую на Молодогвардейскую улицу. Дом был возведен из железобетонных блоков, и на каждое появление на трассе тяжелой грузовой автомашины начинал подвывать ей всеми железными фибрами чуть ли не за километр до подхода к дому, и продолжал подвывать на таком же расстоянии при прощании, столь трогательно и заунывно, что впору было на стену лезть или бежать из дома от вредного шума.

У начальства, разумеется, квартиры были в кирпичных, звуконепроницаемых домах, гораздо большего метража и самых современных удобств.

…Врачи ЦВЭКа не без оснований обнаружили у меня достаточно заболеваний, чтобы без особых проволочек комиссовать из армии. Без телефонного звонка начальника Девятки они, может, и сделали бы то же самое, но только со значительной задержкой.

При работе в Кремле, как уже выше говорилось, мною велись осторожные дневниковые записи. При моем уходе на пенсию наша семья распалась, и я стал жить вдвоем с мамой на одну скудную пенсию, исчисляемую ста семью рублями. Мама пенсии не получала, так как необходимых документов для оформления пенсии в свое время не собрала, а при «укрупнении» Хрущевым колхозов совсем не знала, где их теперь найти. Потому жила со мной, на средства мои и моих братьев, которые педантично высылали ей кое-какие деньги на прожитье.

Кстати сказать, на руках у мамы имелась справка о добровольной сдаче ею в двадцатых годах в коммуну двух коров, двенадцати овец и двух коней с телегами, плугами и боронами, оцененных по тем временам в достаточно круглую сумму. В справке значилось, что подательнице сего документа государство по первому требованию с индексацией по последним ценам обязано деньги за сданное имущество выплатить, но «забыли» указать, какие ведомства обязаны это сделать. Зато мама по случаю и без случая уверяла соседей, что она человек вполне обеспеченный, так как даже на проценты с причитаемой ей суммы сможет безбедно существовать до конца своих дней.

О, святая русская наивная простота! Сколько еще прохвостов примерят тебя, раздев и пустив Русь нагишом по миру.

Разумеется, никому и никогда Советское правительство за отобранный скот и инвентарь ни копейки не выплатило, а кто настойчиво этого добивался, тот изведал «радостей» Соловков и Артына, от одного упоминания о которых пробегала дрожь по спине.

Чтобы как-то сводить концы с концами, мне приходилось прирабатывать редкими литературными выступлениями с чтением своих произведений. Для чего требовалось часто выезжать в длительные командировки.

Однажды, поотсутствовав несколько месяцев, я по возвращении неожиданно обнаружил, что мама пускала на квартиру некоего гражданина Н., который за несколько часов до моего приезда попросту слинял. Попытавшись узнать у мамы, что это был за человек, я, к сожалению, натолкнулся на полное непонимание. Мама понесла такое, чему нельзя было не удивиться. Сначала заявила, что гражданина Н. привел к ней мой сын. На что сын заметил: «Бабушка, не сочиняй небылиц». Тогда мама начала уверять, что Н. привела к ней соседка по дому, некоторое время работавшая со мной на радиостанции «Юность». Соседка при этом захотела посмотреть маме в глаза, однако встретиться с соседкой мама не пожелала.

Было ясно, сексота подослали в квартиру соответствующие органы затем, чтобы узнать, не пишу ли я неугодной властям книги. Сексот убедился: пишу. И в доказательство моей криминальной деятельности выкрал и рукопись, и дневниковые записи.

Обескураженный, я отправился в партком КГБ и попросил вернуть мне похищенное или назвать имя человека, побывавшего в моей квартире. Партком обещал разобраться.

Чтобы не подвергать маму ненужным испытаниям, я вывез ее на жительство к ныне покойному брату Алексею в Красноярск-26. Рукописи и --">