Кадзуо Кобаяси - Валерий Гергиев. Симфония жизни

на Чернобыльской АЭС, но факт аварии СССР признал только после того, как стали поступать запросы в связи с повышенным уровнем радиации в Швеции.

В новостях центральных каналов авария была упомянута только через три дня, да и то вскользь. Ведущая зачитывала сообщение в течение считанных секунд: «На Чернобыльской атомной электростанции произошла авария. Погибли два человека. Ситуация стабилизируется».

На следующий день в газете «Правда» – печатном органе компартии – появилась короткая заметка где-то на третьей полосе. К слову сказать, на тот момент у газеты был самый большой тираж в мире. Несколько подорвало доверие к политике гласности и перестройки еще и то, что Горбачёв, обычно любивший появляться на телевидении, упомянул аварию только спустя восемнадцать дней. При этом в своем выступлении он не стал акцентировать внимание на трагедии, а переключился на проблему сокращения ядерного вооружения.

Это был переломный момент, когда народ стал подозревать, что гласность существует только на словах. Однако еще большей проблемой, чем замалчивание трагедии, были не менявшиеся условия жизни. Вся страна с нетерпением ждала результатов перестройки.

Казалось бы, очевидно, что жизнь не станет лучше в одночасье только потому, что появился обаятельный лидер, который сулит перемены, однако Горбачёв эту иллюзию создал, а вся страна в нее поверила. Когда же люди поняли, что их надежды были утопией, общественные настроения стали стремительно меняться в худшую сторону.

Если зарубежные государства только приветствовали горбачевскую политику диалога, то внутри страны быстро росли недовольство и недоверие, чем попыталась воспользоваться группа путчистов, состоявшая из консервативных членов партии, а также военных и сотрудников КГБ. Это произошло спустя пять с лишним лет после блистательного появления Горбачёва на политической арене. Поскольку среди заговорщиков не оказалось сильных лидеров и план был составлен безграмотно, путч закончился провалом. Горбачёву удалось спастись и вернуться в политику, но восстановить утраченную власть он уже не смог.

Его сменил Ельцин, об интеллектуальном уровне которого сам Горбачёв высказывался пренебрежительно. Заручившись поддержкой лидеров Украинской и Белорусской ССР, Ельцин инициировал распад Союза и создание новой демократической России, ориентированной на рыночную экономику. Так он утвердился на посту главы государства.

О Ельцине говорили, что он много пьет и в нетрезвом виде любит делать громкие заявления. Критическую роль сыграл и тот факт, что в его окружении не оказалось способных кадров. В народе стали все меньше доверять его политике.

Особенно серьезным стало положение деятелей культуры, которой Россия всегда очень гордилась. Государственное финансирование театров, оркестров и других творческих коллективов было сокращено чуть ли не в первую очередь, из-за чего многие одаренные артисты покинули страну в поисках лучшей жизни за рубежом. Члены лучших государственных коллективов за сущие гроши перешли в оркестр, на скорую руку организованный сектой Аум Синрикё, которая приехала в Россию для популяризации йоги, но довольно скоро переключилась на пропаганду своих идей. С тревогой в сердце смотрел я на этот мир культуры, в котором каждый выживал, как мог.

В 1992 году я впервые услышал, что в Петербурге есть один молодой и интересный деятель культуры. Своей энергией он увлекал коллег, потерявших веру в себя, призывал не опускать руки. При этом силен он был не только словом, но и делом. Мне также рассказали, что вскоре после начала перестройки коллектив Кировского театра избрал его своим музыкальным руководителем. Имя этого человека, ставшего главным героем моей книги, – Валерий Абисалович Гергиев.

В день нашей первой встречи маэстро дирижировал «Хованщиной» – монументальным шедевром Мусоргского. Эта опера открывается сценой «Рассвет на Москве-реке» с видами Кремля на заднем занавесе, а заканчивается хором раскольников, погибающих в огне. Опера рассчитана на три часа пятнадцать минут, но вместе с антрактами длится гораздо больше четырех.

Едва сдерживая восторг, я ждал Гергиева за кулисами. В зрительном зале не смолкали овации, а дирижер, с которого в три ручья стекал пот, раз за разом выходил на поклоны. Он посмотрел прямо на меня своим открытым и сильным взглядом.

– Да я ж тебя знаю! – неожиданно произнес он.

– Нет, это наша первая --">