Коллектив авторов , Ирина Григорьевна Головинская - Счастье. Двадцать семь неожиданных признаний

Особенно, конечно, бор. Он врезан в реальность и в память, как случайная комбинация чисел, открывающая безнадежный сейф.

Там пахло нагретой смолой, йодом, огурцами, ветром и мокрым песком. В самую неподвижную жару среди сосен слегка сквозило зеленоватой прохладой, как будто там стояла божественная очистка пространства.

Иголки с сосен падали, падали без конца, пружиня под ногами, казалось, что в самом деле это будет длиться вечно – пока мы тут, мы не стареем, не умираем, мы попали в капсулу бессмертия: пока идешь к морю, тени скользят по тебе длинными прохладными полосами, и от предвкушения соленой воды кожа покрывается мурашками.

Море тут было посвободнее, чем на городских пляжах, волновалось яростнее, но при этом волны ложились ниже – пологими изгибами, видимо, дно уходило вниз очень постепенно, давая воде возможность дальнего разгона. Тут и мамушки орали чуть ниже регистром – воздух бил в самый центр тревоги и усыплял ее на время.

– Миша, не бери в море Кукури, – угрожающе попросил Сандрик младшего брата. Тот и ухом не повел: он не расставался с Кукури ни днем ни ночью, как же теперь в воду без него.

– Это не твой Кукури, а мой, – твердо парировал мелкий вредина и зашагал к воде по гальке на полусогнутых ножках.

– Кукури, надо же, – засмеялась я. – А как его на самом деле зовут?

– Берт, – нехотя буркнул Сандрик. – Или Эрни.

– Кукури круче, идеально ему подходит, – закрепляя результат его отхода от гнева, я все же не очень кривила душой: имя и вправду смешное, что тут поделаешь. – Есть не хочешь? Вон продают булочки без кишмиша, как ты любишь.

Сандрик помотал головой и сел на покрывало, уткнувшись подбородком в тощие коленки.

– Как вы мне надоели своими грустными носами! – громко заявила я. – Сидите сейчас полчаса тихо, пока я поплаваю! Па, не пускай их в воду!

Мой папа вытирал платком лысину и смотрел в море, где возле самой кромки прибоя Мишка окунал бедного Кукури.

– Дедуля, потом посадишь за руль? – задрал голову Сандрик.

Папа отрицательно качнул головой.

– Детям до двенадцати за руль нельзя, меня оштрафуют.

– Кукуруза, кукуруза, горячая кукуруза, молочная кукуруза, лучшая на пляже!

– И кукурузу не хочешь? А вообще, где это написано – про руль и двенадцать лет?

Папа прикрыл глаза и сел на бетонную ступеньку пляжной лестницы – это мы думаем, что он крепкий, а если вспомнить, сколько ему лет, то лучше заткнуться и не спорить.

Сандрик посмотрел волком и снова уткнул подбородок в колени.

Я вздохнула и пошла в воду.

Полчаса были мои, только мои. Этот поход на море второй половины дня считался компромиссом – единственно правильным считается утренний, еще до восхода солнца, пока вода прозрачная и теплее воздуха, в нее входишь, как в масло, и без памяти висишь в ней, как в материнской утробе, но, во-первых, детей не отодрать от кроватей так рано, а во-вторых, – море с утра хорошее, а потом накаляется, и возвращаться домой очень жарко и тяжело. Море второй половины дня справедливо считается второсортным – в нем уже наплавались (мама говорит прямо – пописали) миллионы народу, смыли с себя все грехи, и вода, понятное дело, уже не вожделенной прозрачности небесной слезы, и все же, как говорит опять-таки мама, море имеет способность к самоочищению – просто эту воду не надо глотать.

– Да, а зачем тогда было все время про чужие писи говорить, теперь они у меня в голове, – ныла я, на что мама вспыхивала и ругала меня слишком нежной.

На самом деле мне все равно, я всегда обрушиваюсь в море так же, как и в свои далекие одиннадцать, когда только уверенно научилась плавать, – падаю, как скала или кашалот, вызывая брызги до неба, мгновенно переходя из нагретого состояния в замерзшее и тут же снова согреваясь, – наверняка я раньше была рыбой или каким-то еще морским зверем.

Нырять до самого дна – лучшее мгновение.

Касаться рукой камней, схватить первый попавшийся, выпускать стайки пузырей изо рта, слушать потрескивание в ушах сквозь зеленоватую стену воды, изогнуть позвоночник всласть, как будто я в самом деле угорь или мурена, перебросить ноги за спину, перекувыркнуться, вынырнуть, впустить полные легкие воздуха, отплевываясь и протирая горящие глаза, помахать детям камнем.

– Па-а-а! Побросаешь нас в воду?

Папа всегда это делал.

Он сначала плыл неторопливо --">