Лев Ильич Левин - Четыре жизни. Хроника трудов и дней Павла Антокольского

Лев Левин ЧЕТЫРЕ ЖИЗНИ ХРОНИКА ТРУДОВ И ДНЕЙ ПАВЛА АНТОКОЛЬСКОГО

Светлой памяти Зои Константиновны Бажановой-Антокольской

ВСТУПЛЕНИЕ

Впервые я увидел Павла Григорьевича Антокольского летом 1935 года в маленькой допотопной гостинице у подножья Казбека. Обстановка, в которой мы встретились, описана в его стихотворении «Ночь в селении Казбек».

Незадолго перед тем в горах разбился почтовый самолет. С трудом разыскав тела погибших, летчики и альпинисты при свете керосиновых ламп на узкой застекленной террасе справляли поминки по своим товарищам.

В той же маленькой гостинице заночевала группа московских и ленинградских писателей. П. Антокольский с женой, В. Гольцев и сопровождавший их Т. Табидзе приехали из Тбилиси. Ленинградцы — Ю. Герман, Я. Горев, В. Саянов, Е. Шварц, А. Штейн и я — ехали из Владикавказа в Тбилиси и остановились здесь на одну ночь. Все мы тоже участвовали в поминках.

Летчики, альпинисты и писатели сошлись за одним столом. Произносились речи.

О чем? О стране, где решаются судьбы столетья.

О бьющей насквозь и навылет ночной быстрине.

О смерти, которая хлещет старинною плетью

По стольким отважным. И снова о нашей стране.

В «Повести временных лет» — еще не законченных автобиографических записках^[1] — поэт подробно рассказывает о своей поездке по Грузии летом 1935 года.

Вспоминает он и о ночлеге у подножья Казбека: «Все это описано у меня в стихах, стихи были точные. В них осталась атмосфера этой горячей горной ночи».

Я хорошо помню эту горячую горную ночь в селении Казбек.

Из всех нас, ленинградцев, только Саянов был близок с Антокольским, да еще Шварц познакомился с ним когда-то в двадцатых годах у Тихонова.

Я видел Антокольского впервые, но достаточно хорошо знал его как поэта. Годом раньше Издательство писателей в Ленинграде выпустило большую книгу, куда вошло почти все написанное им.

С его именем связывались для меня московские поэтические кружки двадцатых годов; издательство «Узел», выпускавшее, кажется, только москвичей — Пастернака, Сельвинского, Луговского, Антокольского, Звягинцеву, Федорченко; «Цех поэтов», диспуты в Политехническом; наконец, вахтанговский театр. Я знал, что Антокольский отдал вахтанговцам много лет жизни, пришел в поэзию из театра, и это сказывалось в его стихах, придавало им особую окраску, во многом определяло его поэтический мир.

Рядом с Павлом Григорьевичем была тоненькая белокурая женщина — актриса вахтанговского театра Зоя Константиновна Бажанова, его жена и верный друг. У меня было очень живо тогда воспоминание о ее большом успехе в горьковском «Достигаеве», где она играла роль монастырской служки Таисьи. Я без всякого труда представлял ее не в легком летнем платье, а в черном монашеском одеянии.

1 июля 1935 года Антокольскому исполнилось тридцать девять лет. Он был, что называется, в самом расцвете сил. Его низкорослая, очень подвижная фигура непрерывно излучала энергию, и мне казалось, что это энергия, конечно же, особого поэтического свойства...

За столом, где мы собрались, владычествовал Тициан Табидзе. Это был дородный человек с хриплым голосом и челкой, закрывавшей по меньшей мере половину его могучего, крутого лба. В стихотворении «Тициан Табидзе», написанном после поездки в Грузию и вошедшем в тот же цикл, что и «Ночь в селении Казбек», Антокольский точно запечатлел внешний облик своего нового друга: «Как Крылов, дороден и спокоен...»

Табидзе, Саянов и Антокольский читали стихи. Не помню, что читал Павел Григорьевич, но в памяти осталось, как он читал.

Пожалуй, точнее всего будет сказать, что он читал яростно.

Казалось, он негодует на то, что голос не в состоянии передать клокочущей энергии стиха. Он читал как бы всем телом.

Я слышал, как читали свои стихи Маяковский, Багрицпкий, Сельвинский, Луговской — каждый раз это было незабываемо, — но ни у кого из них я не ощущал такой поэтической ярости. Это было как --">