Екатерина Леонидовна Марголис - Венеция. Карантинные хроники

по-итальянски это одно и то же слово Salute) в память о том, как она избавила город от страшной болезни, унесшей тем июнем больше жизней, чем когда-либо. Уже четвертую сотню лет 21 ноября по этому мосту к церкви Санта-Мария-делла-Салюте проходит весь город. Истинный праздник народного благочестия. Венеция в этот день молится о болящих. В толпе мешаются торговцы и рыбаки, потомки дожей и бродяги. И плывет по мосту толпа. И звонят колокола, и взлетают в высокое небо грозди цветных шариков. И колеблется лес свечей под сводами Салюте. И специально возводится к этому дню мост, что повторяет бровь над нотным станом. Все связано. Legato… Мост – он и есть легато. Связь времен непрерывна. И легато оказывается всё. Ибо тонкие невидимые связи протягиваются туда, где все иное бессильно…

Я задумалась. Акварель тихо сама расплывалась по бумаге.

Время тоже.

– Катя, non ti sembra surreale?^[7] – Теперь по мосту проходит Моника, соседка и владелица булочной за углом.

Да, мне кажется сюрреальной эта картина пустынного Большого канала и моста, да и я сама, стоящая на нем с этюдником. Когда я последний раз писала отсюда, из этой точки? Лет 20 назад, наверное…

Вскоре за Моникой появляется нагруженный продуктами Пьеро, фотограф, отец ближайшей подруги одной из моих дочерей.

– Ciao! Как приятно видеть, что люди не сдаются. Мы все не должны падать духом.

Пьеро знает, о чем говорит. Их семья после “высокой воды” и теперешней туристической катастрофы на грани разорения.

Я киваю понимающе. Моя собственная мастерская до сих пор в руинах, а вместо обещанных компенсаций в город пришли чума и карантин.

Пьеро тащит тележку с продуктами вверх по мосту.

Еще минут десять проходит в тишине.

И снова за спиной раздается:

– Катя! Как это правильно – то, что ты делаешь. В такие времена Венеция должна держаться искусством. Так было всегда. Нам повезло, что мы венецианцы.

Еще один мой сегодняшний собеседник – особенный. Голос такой знакомый, что мне даже не нужно оборачиваться. Обладатель голоса это знает и продолжает без паузы, не дожидаясь моего отклика:

– Знаешь, я сегодня перечитывал Мандзони, Promessi Sposi (“Обрученные”). Как будто сегодня написано!

Прямо на мосту он достает потрепанную книгу и читает вслух:

– “Что касается способа проникнуть в город – то Ренцо понаслышке знал, что существовал строжайший приказ никого не впускать в город без санитарного свидетельства, но что тем не менее туда отлично входил всякий, сумевший хоть немного изловчиться и выбрать подходящий момент. Так оно в действительности и было. И даже оставляя в стороне общие причины, по которым в те времена всякое распоряжение выполнялось плохо; оставляя в стороне причины частные, так затруднявшие неукоснительное его выполнение, – приходится сказать, что Милан находился уже в таком положении, что не было больше смысла оберегать его, да и от чего? Всякий попадавший туда казался скорее легкомысленным в отношении своего собственного здоровья, чем опасным для здоровья горожан… Дня не хватит, чтобы рассказать все, что стало с Миланом! Это надо видеть собственными глазами, потрогать собственными руками. От таких вещей сам себе становишься противен! Я, пожалуй, скажу, что постирушка эта пришлась мне в самый раз. А что эти синьоры собирались там со мной сделать! Услышишь, погоди. Но если бы ты только видел лазарет! Есть от чего растеряться в этой бездне страданий. Ну, будет. Потом все тебе расскажу…

– Погодите: а чума-то? – сказал Ренцо. – У вас ее, думается мне, не было.

– У меня не было. А у вас?

– Была. Так вам нужно быть поосторожнее. Я прямехонько из Милана. И, как вы еще услышите, можно сказать, по уши залез в эту самую заразу. Правда, я все на себе сменил, с головы до ног. Но ведь эта гадость иной раз пристает прямо как какое-то колдовство. И так как Господь до сих пор охранял вас, мне хочется, чтобы вы были поосторожней, пока эта зараза не кончится. Потому что… Мне хочется, чтобы мы весело пожили вместе, да подольше, в награду за все страдания, какие мы претерпели…”

– Ладно, не буду тебя отвлекать.

Он тихонько обнимает меня сзади за плечи вытянутыми вперед огромными руками (дистанция один метр!), и фигура его удаляется, растворяясь в пустынных сумерках.

День третий

Было очень тихо. Тише, чем обычно в нашей Тишайшей. Иногда в кармане подрагивал телефон – бесконечная череда журналистов. Я нехотя соглашаюсь отвечать на вопросы всех каналов, хотя это и --">