Сергей Александрович Высоцкий - Кони

не был особенно счастливым. Еще в Москве, в первые годы супружества, между ними происходили частые размолвки. Глухое упоминание об этом можно найти в переписке супругов после отъезда Федора Алексеевича в Петербург.

Ф. А. Кони — И. С. Кони:

«Я не ценил жизни: я испытал все, что дано человеку испытать; я выстрадал молодость, я горел душою и хотел прилепиться всем сердцем к существу сочувствующему, но везде встречал холод и измену. Я сам очерствел, жизнь потеряла для меня иллюзию, я не ценил ее и глядел в будущее, как путник, которого везут в дальнюю ссылку. Я не был счастлив, не хотел счастья и не веровал в него. Я оставлял Москву с тем равнодушием, с каким оставляют перчатку, оброненную и не стоящую труда согнуться для ее поднятия, и почти готов был благодарить бога за этот сердечный холод, потому что знал, что в этом безграничном городе, где я потратил столько светлых чувств и порывов, столько чистых восторгов, не было существа, которое бы меня поняло и оценило, не было души, которая чистосердечным вздохом благословила добровольного изгнанника. Я заблуждался: твоя душа меня разуверила. Я стал несчастнее прежнего».

И. С. Кони — Ф. А. Кони:

«Москва, 1836 г., ноября 25

…чтобы быть покойнее, мне надобно убежать от самой себя. Когда это все произойдет? Когда проснувшись я вздохну спокойно? Давно, очень давно сердце отвыкло от счастья, душа от покоя. Как человек непостоянен в своих желаниях; год тому назад я желала только об одном, чтобы я могла сказать тебе, как много люблю тебя и — и один только раз поцеловать тебя, а потом разлучиться с тобой хоть навсегда. — Теперь я знаю, что ты щастлив и покоен, оставляя Москву ты знаешь, что оставляешь в йей сестру, друга, все, все, что захочешь. Не довольно мне этого? Ты даже помнишь обо мне, а об этом я никогда не могла и думать — чего не достает мне? — Щастия, да мой милый ангел, щастия видеть тебя. — Дорогой мой, чего бы я не дала за это, за один час, всю жизнь бы отдала… Я и щастлива и нещастлива вместе. Если бы было можно открыть тебе мою душу, ты бы в ней увидел рай и ад».

4

Федор Алексеевич уехал из Москвы в 1836 году. Его привлекали петербургские театры.

В Петербурге Кони получил должность преподавателя истории во втором кадетском корпусе и «наставника-наблюдателя» по русской и всеобщей истории в Дворянском полку.

Остановился он сначала у своего знакомого, актера Александринки Николая Осиповича Дюра, а потом снял квартиру на Большой Подьяческой, в доме Штакельберга, неподалеку от места службы. Все остальные квартиры Кони снимал на Фонтанке, рядом с Аничковым мостом — в доме Туликова, в доме купца Лопатина, где одно время жили Белинский и Некрасов, в доме Лыткина, населенном шумными актерами Александринки.

Едва обосновавшись в столице, Федор Алексеевич принимается за работу — он поставил перед собою цель во что бы то ни стало добиться успеха. Для него этот путь однозначен и прям: «Я, как зубастая мышь, завален со всех сторон книгами и кипами бумаг по самые уши, — пишет он жене. — Друзей у меня здесь меньше — следственно, больше покоя, театры далеки — следовательно, и развлечения мало».

Насчет театров он, конечно, писал для успокоения Ирины Семеновны. Как бы они далеки ни были, Федор Алексеевич усиленно работает для них. И — самое главное — пытается писать оригинальные водевили из русской жизни. Правда, Белинский усомнился в «оригинальности» и разбранил Кони в печати за водевиль «Иван Савельич»: «О новом произведении г. Кони нечего много говорить: оно как две капли воды похоже на бывшие, сущие и будущие изделия, как его собственного пера, так и прочих наших водевильных переделывателей».

Но хотя слова Белинского задели больно, Кони не опускает рук, тем более что его пьесы петербургские театры разобрали. «Публикой я здесь любим крепко, и она, скучая в «Иване Савельиче», говорит «и скучно, да умело», кричит «Фора» куплетам и «Автора» по окончании пиесы».

Он работает настойчиво, стремится сделать свои водевили не просто веселыми, но и острыми, вышучивает пороки современного общества. Его наблюдательность и чувство юмора — хорошие помощники. Но главное — его жизненная позиция. Однажды он сказал с горечью: «Пусть болит спина, пусть ноет грудь, по крайней мере не от поклонов, не от усилий пронырства. Это усладительно с одной стороны и тяжко с другой».

В Петербурге Федор Алексеевич познакомился с одной из замечательных русских --">