Вирджиния Вулф - Дневники, 1915–1919

есть две изумительные комнаты с видом над сад, и в общем-то все. Рядом с одной из них грохочет Грэйс-Инн-роуд^[39]. Затем я посмотрела квартиру на Бедфорд-Роу, выглядевшую божественно, но агенты сказали мне, что им поручено сдавать ее только с мебелью. И теперь, конечно, я убеждена, что в Лондоне нет квартиры, равной моей! Я могла бы часами бродить по темным улицам Холборна^[40] и Блумсбери. То, что видишь и над чем размышляешь — суматоха, беспорядок и суета вокруг… Переполненные улицы — это единственное место, заставляющее меня думать, а что бы сказали другие. Теперь мне надо решить, пойду ли я на вечеринку на Гордон-сквер^[41], где выступят Араньи^[42]. С одной стороны, я избегаю нарядов и приключений, с другой, знаю, что с первой вспышкой света в зале и шумом голосов я опьянею и пойму, что жизнь не имеет ничего общего с вечеринками. Мне стоит увидеть красивых людей и испытать ощущение того, что я нахожусь на гребне высочайшей волны — в эпицентре событий. С третьей и последней стороны, вечера у камина, когда читаешь Мишле^[43] и «Идиота^[44]», куришь и беседуешь с Л. в домашних тапочках и халате, — тоже райские. И поскольку он не будет уговаривать меня пойти, я точно знаю, что останусь дома. Кроме того, я не обделена тщеславием — у меня нет подходящего наряда.

7 января, четверг.

Нет, мы не пошли на вечеринку на Гордон-сквер. Леонард вернулся слишком поздно, лил дождь, и мы действительно не хотели никуда идти. Его лекции имели большой успех. Одна пожилая дама сказала Леонарду, что они считают его своим личным другом на всю жизнь, а другая — что он единственный джентльмен, которого женщины-рабочие понимают. Он объяснял им переводные векселя^[45] и тому подобное в течение часа, а затем отвечал на вопросы, которые опять-таки были невероятно вдумчивыми. После обеда я отправилась в Воспитательный дом^[46] узнать, не сдадут ли нам Брунсвик-сквер или хотя бы половину дома, затем пошла в «Omega^[47]», чтобы купить Джанет шаль, а потом на чай с ней. В больнице меня встретил мистер Чабб. Он сидел за письменным столом в очень уютной теплой комнате с видом на сад, а его ассистент в это время рисовал планы домов за высоким столом. Мистер Чабб начал толстеть. Он узнал меня и сразу стал чрезвычайно вежливым. Дом на Брунсвик-сквер уже почти отошел отставному госслужащему с Цейлона^[48] по имени Спенс, который, однако, может быть не против сдать нам два верхних этажа, что нас очень даже устроило бы. Я, разумеется, страстно захотела получить Брунсвик-сквер. Мистер Чабб, человек с бесконечным количеством свободного времени, любящий поболтать, обсудил со мной все возможности. Сам он не особо восхищается фресками Адриана^[49], но сказал, что большинству людей они нравятся. Цейлонский джентльмен^[50] предложил закрыть их занавесками, считая, по-видимому, слишком хорошими, чтобы уничтожать, хотя и не очень приятными глазу. Он холостяк, вероятно, довольно сварливый и некогда возглавлявший сумасшедший дом в Коломбо^[51]. Во время разговора в комнату вошел секретарь, также чрезмерно вежливый, особенно после того, как он услышал мое имя.

— Миссис Вулф, безусловно, имеет серьезные притязания на этот дом, — сказал он. — Лично я не думаю, что Спенс прав.

— Согласен, — твердо отметил мистер Чабб. — Я прочел о нем в медицинском справочнике, и он, кажется, порядочный человек.

— Так и есть, — согласился секретарь, — но… Не в наших правилах отказывать в помощи в одиннадцать утра, даже не попытавшись.

— В двенадцать, можно сказать, — уточнил мистер Чабб.

Умоляя сделать все возможное и сообщить результат, я, пожав им руки, наконец ушла. Они посоветовали мне посмотреть дом на Макленбург-сквер^[52], что я и сделала. Это огромное помещение с большим залом и широкой лестницей, и мы могли бы поселиться в квартире наверху; единственный минус в том, что Грэйс-Инн-роуд проходит сзади дома. Когда я вышла оттуда, лил дождь. Однако я-таки добралась до «Omega» и купила все необходимое у глупой молодой женщины в постимпрессионистской тунике. Я пошла в Хампстед, встретила там одну пожилую даму, отправилась на станцию, дабы избежать чая с Эмфи^[53], а затем меня пустили к Джанет. Она в постели, и ей придется лежать еще несколько недель. Нервы у нее совсем никудышные. Она не может ни читать, ни что-либо делать, — догадываюсь, насколько несчастной она, должно быть, чувствует себя, особенно учитывая --">