Пётр Семёнович Ворошилов - Подвиг, отлитый в бронзу

разрисовывали каждую комнату и половицу.

Она еще не знает о цели моего приезда. Но считает, что интерес, проявленным к Николаю Ивановичу, вполне оправдан, убеждена, что вот о таких тружениках, которые честно и добросовестно выполняют свою, может быть, очень рядовую работу, обязательно надо писать в больших газетах. Ведь совсем не просто стать настоящим другом ребятишек. Тут только одной, как говорится, широкой натуры мало. Нужно редкое умение найти с малышами общий язык, чтобы они поверили тебе, увлеклись, стали делать, как ты, как надо. Ведь доброе семечко, которое заронишь в душу тон же Людочки Твердохлеб именно сейчас, обязательно даст хорошие всходы.

Ребятишки в детский садик пришли разные. Родители их, как правило, люди занятые. Они успевают только ласкать ребятишек. А воспитывать их пришлось вот здесь. И Николай Иванович оказался в этом деле человеком по-настоящему талантливым.

- Обязательно скажите об этом. - говорит Евдокия Даниловна. - Любит он ребят. По-настоящему любит. И они это чувствуют. Хоть гулять, хоть работать с ним - для них большая радость. Пойдемте посмотрим.

Николай Иванович работал ловко, с каким-то заразительным удовольствием. Вокруг него сновали ребятишки, каждый старательно делал свое дело. Мы тоже не выдержали и взялись за лопаты.

Время летело незаметно. Резкий звонок - пора готовиться к обеду - раздался, как нам показалось, совсем некстати. Оставалось уложить еще полрядочка кирпичей и посеять анютины глазки. Николай Иванович прислонил лопату к дереву и сказал:

- Самое время, выходит, обедать.

- Самое время, - согласился Вовка.

И ребята, аккуратно сложив свой инструмент, весело побежали к умывальнику. Я очень удивился. Чтобы вот так легко ребятишки отказались от полюбившегося занятия… Как же они верят своему старшему другу!

Николай Иванович объяснил просто:

- Уважать их надо, ребятишек.

А вечером мы сидели в доме Николая Ивановича.

Хлопотунья-хозяйка радушно потчевала нас хорошо сохранившимися до лета сочными груздями, жареной с салом яичницей.

Разговор поначалу не налаживался. Николай Иванович деликатно уступал инициативу мне. А я никак не мог свыкнуться с мыслью, что передо мной именно тот человек, которого я искал.

Как-то уж так получается, что героя мы обязательно окружаем ореолом таинственности, еще задолго до встречи наделяем его особыми чертами и достоинствами, делаем непохожим на обычных людей. Но вот он, тот самый герой, шагнул с мраморного пьедестала в уютную деревенскую горницу, сидит за столом, с завидным аппетитом хрустит крепким огурцом и пытливо, оценивающе, смотрит на меня карими веселыми глазами.

Он мало похож на того бронзового солдата. Годы проредили шапку смоляных кудрей, пометили их сединой. И роста он самого среднего. И в плечах не так, чтобы широковат. Только в руках, густо переплетенных синими натруженными жилами, чувствуется уверенная, спокойная сила. На его коленях, удобно устроившись, дремлет дочка, единственная - Валюшка - отцовская любовь и радость.

Говорим о Тяжике, который хорошо и привольно разрастается, о нынешнем удачном для хлебороба годе, о хозяйских делах. Надо бы подправить к зиме хату. А времени, считай, нету. Да и кому? Сам хозяин уже здоровьем не тот. Да и Маша, хозяйка, сдала. И откуда по берется всякая хвороба? Одна надежда на новое лекарство - бензонал. Врачи убеждены, что средство надежное. Будем надеяться.

И снова говорим о Вовке, Людочке и других ребятишках, таких разных и одинаковых. Потом я спросил еще об одной девочке, которой в апреле 1945 года было примерно три года...

И словно в комнату вошла война, вся сразу, такая, какой сохранилась в памяти надежно, навсегда. И окаменело улыбчивое, несколько простоватое лицо Николая Масалова. Заиграли на щеках желваки. Теперь он смотрел в сумрак комнаты, чуть прищурившись. Так смотрят только в прорезь прицельной рамки, когда враг уже на мушке и остается плавно, затаив дыхание, нажать на спусковой крючок.

В комнате стало тихо. Но эта тишина разговаривала. В ней слышался обвальный грохот разорвавшегося рядом снаряда, скрежет танковых гусениц, который нарастал и нарастал, пока не перечеркнул его бешеный человеческий крик и гулкий хлопок гранаты. В этой тишине с воем пикировали черные

--">