Людмила Константиновна Татьяничева - Живая мозаика

Дома поднесла ладонь к лицу, с удовольствием ощутив памятный запах машинного масла и металла. Запах заводского труда и рабочей романтики.

ЦАРЕВНА

Недавно, разбирая старые фотографии, я нашла любительский снимок, с которого, улыбаясь, смотрела миловидная девушка, каких в России, как ромашек на летнем лугу. Теплая волна прилила к сердцу. И надо мной зашумели синие ветры юности, которой дано видеть мир сквозь увеличительные линзы.

Большеглазая девушка, запечатленная заводским фотографом в те далекие годы, казалась мне прекрасной. И она действительно была красива, наша Царевна.

Впервые я услышала о ней от Коли Черемыкина — моего соседа по станку. Коля пришел меня навестить (к больным полагается проявлять внимание) и рассказать о цеховых новостях.

Событием номер один оказалось появление в цехе новой сверловщицы.

Особым красноречием Николай не отличался, а тут вдруг разговорился.

— Это же надо, — в его голосе слышалось явное восхищение, — Пашку Красильникова так отбрила, что тот онемел. Да еще пригрозила, что если посмеет еще раз дать волю рукам, то схлопочет пощечину.

— Ну, а Пашка что?

— В том-то и дело, что ничего. Буркнул только: «Подумаешь, царевна!» — и пошел, как побитый. Теперь новенькую все называют Царевной. Да она и впрямь на царевну похожа. Такая, как тебе сказать…

— Ну, ну, живописуй. Ты ведь мастер.

Николай обиделся:

— Тебе как другу, а ты ехидничаешь…

Уходя, он положил мне в руку теплое антоновское яблоко. Целый час держал в рукаве, не решаясь отдать. А может, просто забыл о нем.

И где только достал? В те годы на Урале, да еще зимой яблоки были редкостью…

Ночью мне приснилась Царевна. Шла она по цеховому пролету в парчовом сарафане, гордая и недосягаемая. Пашка — первый заводила и озорник, шел за ней, с мольбой протягивая руки.

На другой день долго разглядывала себя в зеркало, горько сожалея, что обрезала свои длинные косы: короткая стрижка придавала лицу мальчишеское выражение. А тут еще дурацкая привычка сутулиться и на ходу размахивать руками. Решила выработать плавную походку, гордо откидывать голову и улыбаться загадочной скупой улыбкой.

Еле упросила врача закрыть бюллетень: ну сколько же можно сидеть дома?

В цех пришла задолго до смены. Первым, кого встретила, был Аким Трифонов, известный своей серьезностью и полным отсутствием франтовства. Подумать только, коричневую кожаную тужурку, полученную в премию, отдал младшему брату — конопатому нескладехе Федьке!

Акима словно подменили. Вырядился, как на первомайскую демонстрацию.

Сама не знаю почему, ужасно расстроилась. Подошла к своему станку и принялась наводить порядок, хотя, честно говоря, станок блестел чистотой. Но лишний раз протереть его тряпкой все равно не мешало. Старалась не отвлекаться, не смотреть по сторонам.

— Ну и пусть, ну и пусть! — мысленно твердила себе. — Вот напечатают в многотиражке мою статью о комсомольских субботниках, и все станут удивляться, что так складно получилось. И Царевна будет удивляться и завидовать!

Занятая своими мыслями, не заметила, как ко мне подошли. Чья-то легкая рука обняла меня за плечи. Высокая стройная девушка в ладно подогнанной спецовке, улыбаясь синими глазами, певуче проговорила:

— Выздоровела? Вот и хорошо! Давай знакомиться! Зовут меня Маша.

Мое сердце рванулось навстречу этому ласковому голосу и этим синим-синим глазам в темной опуши густых ресниц;.

Мы подружились.

Царевна стала для меня олицетворением обаяния и красоты. Мне доставляло радость наблюдать, как она работает, как разговаривает, как смеется. Я считала вполне естественным, что возле ее станка постоянно толпятся ребята. Чаше всех бывал подле нее Аким. И когда Маша вместе с ним уехала в далекий южный город, мне долго недоставало ее, как будням недостает праздника, а празднику — хорошей песни…

КРАСНЫЕ БУСЫ

Прекрасно понимала, что совершаю глупость, но ничего не могла с собой поделать. Слишком велик был соблазн надеть эту подаренную мне нитку красных продолговатых бус, так идущих к --">