Михаил Осипович Цетлин - Пятеро и другие

неокрепшие фибры и завязи в душе. В общении же с близким
другом напряжение смягчается, душа делается доверчивей к
миру и добрее к людям, и первая восторженная дружба становится похожей на первую любовь.
Серов в те годы был вялым и даже безвольным юношей,
так что отец иногда говорил ему иронически: «Александр,
ты — лимфа проклятая!» Он оживлялся только, когда разговор касался искусства, особенно музыки. Музыка и была
главной связью между нашими друзьями, но они любили и
живопись, хотя имели о ней понятие только по репродукциям, которые находили в библиотеке Володиного отца, по
большим томам французского журнала Annales des Musées.
Оба они рано стали «глотать» книги, Саша Серов в детстве
увлекался естественной историей и «обожал» Бюффона. Он
любил и ловко срисовывал картинки из его старинных французских томиков. Смеясь он рассказывал, что, когда в споре с
другими мальчиками он хотел привести совершенно неоспоримые авторитеты, то имел обыкновение говорить: «папа,
Бюффон и я, мы думаем...», и уже против такого общего
мнения казалось бы никто не мог возражать. Его еще долго
дразнили этой фразой, когда уже давно он перестал говорить
с важностью: «папа, Бюффон и я». Была в нем и актерская
одаренность, он хорошо читал вслух комические вещи, в чем
мог с ним поспорить и Стасов. Володя Стасов недурно играл
на рояли, выступал на ученических концертах и брал уроки у
известного тогда преподавателя Герке. Серов же кроме фортепиано учился на виолончели, хотя пальцы у него были
5

слишком слабы и коротки для этого инструмента. Репертуар
их был обычный репертуар того времени: Гензельт, Гуммель,
Тальберг, считавшийся соперником Листа, как пианист и как
композитор.
Дружба их не прекратилась и, когда Серов окончил училище и по требованию своего отца, крупного чиновника,
мечтавшего для сына о блестящей карьере, поступил на
службу в Сенат. Правда, видеться им теперь приходилось не
часто, но прежние бесконечные беседы заменила переписка.
Они писали друг другу ежедневно и гак подробно, что Володя даже забросил из-за нее уроки. Раз в неделю один из его
товарищей по училищу, проводивший воскресенья в семье
Серовых, относил его другу длиннейшее письмо-дневник за
неделю, и, возвращаясь в училище, приносил не менее длинный ответ. Это была переписка юношей-идеалистов, далекая
от жизни, сосредоточенная на искусстве, идеях и идеалах. По
ней легко проследить, как постепенно расширялся их кругозор и очищался их вкус (Серов долгое время считал Мейербера гениальным новатором); но из нее ничего не узнаешь об
их обыденной жизни.
Серов очень изменился за эти годы: исчезла его вялость,
сменившись редкой физической живостью. Он стал замечательным «козёром» (Стасов не находил в русском языке соответственного слова, разве что «разговорщик»?). Он схватывал
на лету каждую мысль и развивал ее, как виртуоз развивает
тему в своих вариациях. Он улавливал все оттенки мысли собеседника, и это слегка даже раздражало Стасова. Ему начинало казаться, что Серов — «перчатка, годная на каждую
руку», что весь его блеск скрывает отсутствие «натуры» и
убеждения. К нему и его сестре Софье приходило много молодежи, устраивались танцы и он плясал, семеня своими короткими ножками, а потом, без устали, до утра готов был
импровизировать за фортепиано.
6

Как-то придя к Серовым, Стасов был поражен странной
сценой: брат и сестра прыгали вокруг фортепиано, хлопая в
ладоши и припевая: «мы жиды! мы жиды!» Оказалось, что
мать их только что им рассказала, что их дед, екатерининский сенатор по фамилии Габлиц был крещеным евреем. Еврейское же происхождение представлялось им гарантией их
даровитости. «Вольдемар, какое счастье! мы талантливы,
мы — жиды!» все повторяли они.
Но и без таких, косвенных, доказательств Серов верил в
свой талант. Оба друга не требовали от жизни материальных
благ, но верили в свое избранничество и в будущую свою славу. «Масса посредственностей в людском роде не позволяет
музыке царственно властвовать над человечеством — писал
Серов другу — Муза инкогнито бродит по земному шару и
избирает себе любимцев в тех редких существах, которые в
изящном видят абсолютную цель человеческого бытия». Разумеется, сами они были в числе этих избранников. Когда же
на старшего друга нападали минуты уныния, то младший
умел рассеять их. Очень рано Стасов нашел свое --">