Элеонора Александровна Павлюченко - Женщины в русском освободительном движении: от Марии Волконской до Веры Фигнер

защищали свое право на сочувствие и поддержку "падших".

Как уже говорилось, "гроза двенадцатого года", ставшая эпохой в жизни России, явилась значительным этапом в формировании декабристской идеологии. Марии Раевской, будущей жене декабриста С. Г. Волконского, дочери прославленного генерала, героя 1812 года, было тогда только семь лет. Елизавете Коновницыной (в замужестве Нарышкиной), дочери другого героя Бородинского сражения, едва минуло одиннадцать. Но дочери и сестры участников Отечественной войны вместе со всеми пережили то время особого подъема национального самосознания и патриотизма, под влиянием которого складывались их понятия о чести, любви к родине.

Заложенные в детские и юношеские годы нравственные принципы будущих декабристок проявились в трудную минуту их жизни. Конечно, они скорее сердцем, чем разумом, понимали происходившее, заботились, прежде всего, об облегчении участи близких, уповая при этом на волю божью и милосердие государя. Но такова была эпоха с ее нравственными представлениями о дворянской чести, верности, справедливости. Объективности ради следует отметить, что и многие из дворянских революционеров, сидя в Петропавловской крепости, возлагали надежды на бога и царя и мало кто разгадал игру Николая I во время следствия.

В 1826 г. женщины декабристского круга оказались в особенно трудном положении. Переписка А. Г. Муравьевой⁹, воспоминания М. Н. Волконской, другие документы той поры показывают полную неосведомленность жен в делах мужей, хотя в последнем исследовании о семье Лаваль приводятся убедительные данные (ранее не публиковавшиеся) о том, что Е. И. Трубецкая знала о заговоре декабристов¹⁰. И все же ощущение "удара грома", по выражению А. Г. Муравьевой, узнавшей из письма мужа о том, что он "один из руководителей только что раскрытого общества"¹¹, вероятно, было знакомо почти каждой декабристке. Женщины, уделом которых в то время была семья, в большинстве не подозревали о существовании тайных обществ и о том, что их мужья участвовали в заговоре против царя^[2]. Но это, усугубив страдания, не помешало большинству из них занять правильную нравственную позицию. Когда человек идет на самое рискованное дело сознательно, он заранее представляет (или, по крайней мере, должен представлять) ответственность за совершенное и соизмеряет свои силы с тем вполне реальным наказанием, которое может обрушиться на него. Страдать за другого - значительно труднее. И наверное, главная сила тех женщин заключалась в терпении...

Александра Григорьевна Муравьева (1804-1832 гг.) приехала в Петербург вслед за арестованным мужем.

Ее первые письма к нему свидетельствуют о твердости духа в тот чрезвычайно сложный момент. Она поддерживала растерявшегося мужа, выражала готовность разделить его участь, высоко оценивала его личность. "Ты преступник! Ты виновный! Это не умещается в моей бедной голове...- писала Муравьева.- Ты просишь у меня прощения. Не говори со мной так, ты разрываешь мое сердце. Мне нечего тебе прощать. В течение почти трех лет, что я замужем, я не жила в этом мире,-я была в раю"¹². Это взволнованное письмо, написанное нервной рукой, очень неразборчивым почерком, короткими, отрывочными фразами, производит сильное впечатление. Оно - свидетельство не только благородства души, самоотверженности, любви, но и мужества, с которым молодая избалованная женщина переносит внезапно свалившееся на нее испытание. И этим оно выгодно отличается от писем самого Никиты Муравьева. Потом и с Александрой Григорьевной будет всякое: слезы, нервные припадки, отчаяние. Однако очень важно, что с самого начала она повела себя так мужественно¹³.

Через подкупленную стражу (приходилось платить 50 руб. за записку) Никита Муравьев не только сообщал жене и матери о своем самочувствии, но и давал им указания, какие книги или рукописи нужно уничтожить или спрятать от глаз свидетелей. Академик Н. М. Дружинин, отметив, что в сохранившемся архиве декабриста имеются разнообразные исторические и военные записки, но отсутствуют какие-либо политические заметки, не без оснований полагал, что Муравьев "успел уничтожить руками своей жены все имевшиеся вещественные улики"¹⁴. В одной из многочисленных записок к Александре Григорьевне декабрист заметил: "Я очень доволен твоими распоряжениями"¹⁵.

Подобно Муравьевой, безоговорочно и сразу поддержавшей мужа, М. Н. Волконская, --">