Михаил Константинович Зарубин - Мы-Погодаевские

года была единственной в районе.

Больше всего она запомнилась. Мне повезло. Вспоминаю ее с чувством огромной благодарности. Всем, или почти всем, чего в жизни добился, я обязан нижне-илимской школе, ее учителям. Это была настоящая интеллигенция лучшего, старого закала. Помню наш школьный сад. За ним ухаживали все классы. Я даже посвящал этому стихи, они так и назывались: «Деревья школьного сада.»

В эту школу ребята «плавали» не только из Погодаевой, но и других дальних деревень. Из Игнатьева — это три километра. Из Черемново — это еще дальше. И все пешком и вплавь.

Помню, как пришел в школу в день самого сильного мороза. Было несколько таких дней, и нам сказали, что пока не надо ходить на уроки. Прошло три дня. Вышел на улицу: вроде мороз спал. А может, мы просто к нему уже привыкли. Я домой: «Мама, пойду в школу?» — «Ну иди», — говорит. А когда мороз, такой туман, что ничего не видно. Меня встретили с удивлением: «Миша, радио не слышал?». оказывается, объявили еще раз, что школа закрыта из-за сильного мороза. (Потом узнал, что в тот день было рекордная температура — минус 56 градусов). Меня посадили к печке. Я просидел полдня, прогрелся и — домой.

Вспоминаю наводнение в Нижне-Илимске 1953 года. Это было что-то ужасное, почти все село затопило. Наша Погодаева было чуть-чуть повыше, и этого чуть-чуть хватило, чтобы нам беды избежать. А Нижне-Илимск плавал.

Чем еще запомнился Нижне-Илимск? Ну! Же там впервые полетал на самолете. Был какой-то праздник, и нас, «мелких», катали на кукурузнике. Впервые смотрел на наши места из поднебесья. Нижнее-Илимские сопки плыли внизу, как декорации кукольного театра. Одна сторона у всех была снежно-белая, другая утыкана по белому елочками с булавку. В тот день я твердо и окончательно решил, что стану летчиком. А уж потом — поэтом.

Зачем я об этом пишу (Вместо послесловия)

«Ну, съездил в свое детство и что?» — спросила меня Нина — моя жена, когда я явился из сибирского путешествия. И добавила что-то насчет того, что нельзя жить воспоминаниями — то есть, прошлым — современному человеку, у которого есть дела, семья и вообще полно сегодняшних забот, не терпящих отлагательства. Все верно, как всегда у Нины. Возразить нечего.

Действительно, жить воспоминаниями нельзя. Тем более долго предаваться им в ущерб делу — Боже упаси. Только, с другой стороны — и Нина тут меня понимает — не знать, не помнить прошлого, не нести его в себе человек не может. Больше того, каждому, как и мне, хочется почему-то еще рассказать — устно или письменно — что с ним было. Зачем-то это надо. Зачем? Вот я читаю стихи очень уважаемого мною поэта Евгения Евтушенко и после каждой строчки удивляюсь: почему это не я написал? Все как будто про меня.

…Начало, где вниз ты по лестнице мчался

Как только кончался последний урок

И в свалке веселой у раздевалки

Протягивая ты, торопясь, номерок

И в куче мальчишек, разгоряченных

Пускай у девчонок, были смешки.

Ты несся вперед, задыхаясь от бега

И мокрого снега лепя снежки

Мелькали ручьи, облака и кварталы,

Но все же надо всем понималось одно

Чего тебе очень уже не хватало

Чего ты понять не мог все равно.

Хотелось любви настоящей, не ложной

И как там теперь уже душой не криви

Конечно счастливой

Но если уж сложно,

То пусть не счастливой

Но все же любви…

Случилась и у меня такая безответная любовь. Я-то пребывал почему-то в уверенности, что достоин большего ответного чувства, а моя избранница (это 5-й класс) не захотела с этим согласиться. Тогда это была для меня трагедия. Едва не конец света. Но как раз тогда-то я впервые и ощутил, как это сложно, какая это редкость — найти, обрести взаимное чувство. Но, может быть, найти его потом как раз и помог в том числе этот первый урок.

Здесь в основных главах не написал об этом. И еще о многом важном, необыкновенном, из чего состояло детство. Как, например, пасли коров с Женькой, соседом по кличке кондитер. С ним мы часто придумывали всякие новшества. однажды даже сотворили мост через Малую речку, чтобы коротким путем перегнать коров на пастбище с сочной травой. Женька говорил: есть такое правило — ели первую корову перевести, то пойдут все. Как мы тянули эту бедолагу корову! Но она провалилась передними ногами сквозь щели между деревяшками, которые у нас служили настилом --">