Владимир Николаевич Сашонко - Коломяжский ипподром

Васильевны Поповых, по купеческой мерке, считалась небольшой: всего семеро детей – три дочери и четыре сына. Младшим был Николай, который появился на свет 11 июня 1878 года.

Детство его протекало в Староконюшенном. Дом, сад и двор занимали большой участок. Они раскинулись широко и просторно, словно крупная помещичья усадьба с ее бесчисленными хозяйственными постройками. Там были погреба и сараи, коровник и конюшня с сеновалами над ними, птичник, прачечная, дворницкая, особые кладовые, а также два флигеля, густо населенные всевозможным дворовым людом с чадами и домочадцами, с неизменными гостями-земляками. «Все сие согласно древнему московскому укладу», – заметит позже Попов, вспоминая о своем детстве.

«Из всех московских частей, быть может, ни одна так не типична, как лабиринт чистых, спокойных и извилистых улиц и переулков, раскинувшихся за Кремлем, между Арбатом и Пречистенкой, и известный под названием Старой Конюшенной, – писал в 1897 году князь П. А. Кропоткин, видный русский географ и революционер-народник, имя которого теперь носит Пречистенка. – Тут жило и медленно вымирало старое московское дворянство, имена которого часто упоминаются в русской истории до Петра I. Эти имена исчезли мало-помалу, уступив место именам новых людей, „разночинцев”...»

В этих тихих улицах, лежащих в стороне от шума и суеты торговой Москвы, все дома были очень похожи друг на друга. Большей частью они были деревянные, с ярко-зелеными крышами; у всех фасад с колоннами, все выкрашены по штукатурке в веселые цвета. Почти все дома строились в один этаж, с семью или девятью большими светлыми окнами. Во двор вели широкие ворота, а на медной доске над калиткой значилось обыкновенно: «Дом поручика или штабс-ротмистра и кавалера такого-то». Редко можно было встретить «генерал-майора» или соответствующий гражданский чин. Но если на этих улицах стоял более нарядный дом, обнесенный золоченой решеткой с железными воротами, то на доске, наверное, уже значился «коммерции советник» или «почетный гражданин» такой-то. То был народ непрошеный и потому не признаваемый соседями.

Матери Николай Евграфович почти не помнил: Александра Васильевна умерла вскоре после того, как он появился на свет. Вторично Евграф Александрович не женился. Детьми занимались нянечки и тетушки, дедушки и бабушки. Николай, как младший, пользовался особой любовью, заботой и вниманием.

Дети в семье Поповых были окружены лаской и жили в атмосфере крепкой дружбы и привязанности друг к другу. Такая же атмосфера царила во всей усадьбе Евграфа Александровича. Дети считались первыми гражданами этого маленького удельного княжества в самом центре Москвы.

«Ребятишки – чистое золото, а мы – потускневшая медь», – говаривал, бывало, Капитоныч, старый московский дворник, служивший у Поповых и имевший вид строгого начальника двора. Его в шутку называли «первым министром».

Темные брови Капитоныча, нависавшие над зоркими голубыми глазами, казались всегда насупленными. Он был очень серьезен, и все побаивались его. Лишь детей Капитоныч баловал, точно добрая няня старых времен. Все малыши без боязни забирались к нему на колени, когда он садился на скамью подле ворот, безжалостно тормошили старика, играли его бородой, раскинувшейся на широкой груди и серебрившейся, как изрядно поработавшая лопата из темной стали.

«Он мирволил нам, смеялся с нами, балагурил, – писал о нем много лет спустя Николай Евграфович. – Брови его раздвигались, глаза светлели и светились. Любили мы его больше, чем родного деда. Чудесный был старик, и, думаю, он был прав, изрекая свою мысль о золоте в сердцах ребятишек. Вижу, как все мы, и я сам, и друзья, выросши, потускнели. Детьми мы были ярче.

Вы скажете: это скучная, старая, всем надоевшая истина. Но тогда зачем же взрослые спешат растить детей? Зачем стараются сделать их преждевременно большими, то есть помогают им не сохранить, а потерять елико возможно скорее все прелестное, все ценное в их душах?..»

Очень характерное во многих отношениях высказывание тридцатилетнего Попова, который, мне думается, в одном лишь был не прав: сам-то он, став взрослым, вовсе не потускнел, не потерял, если можно так выразиться, прелестной детскости своей души, и это сделало его человеческую индивидуальность столь ярко очерченной.

Николай рос восприимчивым, мечтательным. И поскольку выдающиеся события в доме на Старой Конюшенной случались не часто, он умел --">