Анна Берзер - Два интервью

Овечкина,вызвав весь огонь ненависти на себя. Так обстоят дела к моменту интервью.

Эти номера "Нового мира" (по собственным моим воспоминаниям) читали с восторгом и тревогой.

Все, конечно, исторически обозначено и определено. Но ни Гроссман, ни Твардовский, ни Овечкин не отдают себе отчета в этом, что отличает всегда честных людей от нечестных.

Что же должен напечатать "Новый мир" в наступающем 1953 году? С чего начинает Твардовский?

"Над второй книгой романа "За правое дело" работает В. Гроссман",сообщает Твардовский спокойно, деловито, и кажется, что уверенно.

Так под Новый год - 1953-й прозвучал первый раз роман Гроссмана "Жизнь и судьба". Из уст Твардовского.

Значит, именем Гроссмана заканчивался для "Нового мира" минувший 1952 год, этим же именем сразу после окончания романа Твардовский начинает год будущий.

И вся трагическая и героическая, неведомая еще ее участникам история нашей литературы завязывается здесь, теперь, в эту минуту жизни. Вплоть до ареста романа "Жизнь и судьба" и изъятия экземпляра из сейфа "Нового мира". А пока Твардовский, не ведая будущего, говорит об этом романе. Потому что никто, кроме Твардовского, не мог произнести в тот момент эти слова.

Я хотела бы подчеркнуть, что нет в словах Твардовского и намека на то, что роман "За правое дело" он относит к числу неудач. Иначе он не начал бы свое интервью с продолжения романа, не назвал бы Гроссмана первым - на будущий год.

Это особенно отчетливо видно после слов Твардовского о том, что в планах "Нового мира" - и "новый роман о рабочем классе", который "сейчас заканчивает Фадеев". Следовательно, роман Фадеева (руководителя Союза писателей и друга Твардовского) назван после романа Гроссмана. Это тоже свидетельствует об отношении Твардовского к роману "За правое дело".

Да, все трагично в планах "Нового мира". И судьба романа Фадеева. И собственная его судьба.

А Твардовский продолжает свой рассказ:

"Январский номер журнала мы открываем повестью Эм. Казакевича "Сердце друга", посвященной подвигам наших солдат и моряков в дни Великой Отечественной войны".

Сейчас, 27 декабря, январский номер еще не вышел, повесть "Сердце друга" еще никто не читал. Но журнал появится в свой срок, и через несколько недель после его выхода повесть Казакевича будет втянута в страшные вихри погромного террора, поднятые против Гроссмана в начале 1953 года, года, который так слепо, так прозорливо и человечно, с таким душевным равновесием планирует Твардовский.

Еще он обещает напечатать "новые повести из жизни колхозной деревни" Валентина Овечкина и Владимира Фоменко. Обещания эти будут выполнены, но уже в другую эпоху.

Так все значительно в этих планах журнала.

По формальным убеждениям своим, по образу мысли, теоретическому пониманию эпохи и даже по своей прописанности в сталинском царстве Твардовский был тогда сталинистом. Но как настоящий русский поэт и редактор, верный традициям великой нашей литературы, он, как я понимаю, не отдавая себе отчета, оказался со Сталиным в яростном противоборстве, что отчетливо запечатлено в этом номере "Литературной газеты" и в двух новогодних интервью - Твардовского и Сталина, напечатанных на ее страницах.

Увы, это соседство окажется роковым. Если не в буквальном смысле, то в символическом. А может быть, и в буквальном. Скорее всего - в буквальном.

Но сначала мне необходимо еще раз подчеркнуть: Твардовский, напечатав "За правое дело", оценивал роман высоко. Без этого нельзя себе представить, почему он его печатал. Без этого нельзя понять, почему он от него отрекся...

И это отречение будет страшной местью Сталина Твардовскому. Твардовскому - больше, чем Гроссману.

Мне представляется, что новогоднее интервью о планах "Нового мира" переполнило чашу весов, на которых лежал роман Гроссмана. Выходило, что не только минувший, но и будущий год "Нового мира" будет гроссмановским.

Неосмотрительное, конечно, интервью... Никогда потом (по личным моим воспоминаниям) Твардовский не давал таких опрометчивых интервью.

Не сомневаюсь, что Сталин в день выхода газеты прочитал слова Твардовского. К тому же доносчики тоже стояли с мечом и пером вокруг. И бурлящие еще под землей темные силы стали в течение января усиливаться, искать пути, чтобы взорвать почву и по указанию Сталина выйти наружу 13 февраля 1953 года в статье Бубеннова.

Отказ Твардовского от романа Гроссмана был не только актом страшной мести Сталина Твардовскому, но --">