Павел Валерьевич Басинский , Юрий Васильевич Буйда , Александр Николаевич Тарасов , Андрей Николаевич Балдин - И раб судьбу благословил

первые два — физкультура и ОБЖ, то бишь Основы Безопасности Жизнедеятельности — умеем мы выдумывать новые школьные предметы). При этом указанный пакет знаний берется, к слову сказать, из той самой крепостнической, кабальной школы, которая, выходит, не так уж была и дурна.

Одно было в ней дурно, по мнению нынешних реформаторов: она раздавала знания бесплатно, тогда как их нужно продавать, продавать, пр-р-р-родавать!

Какая же из этого возьмется свобода? Рыночная, свобода покупки и продажи знания? Нет, только вольность незнания, свобода от образования: не хочешь платить за учебу, недостает средств у родителей на эти глянцевые пакеты знаний, продаваемые в школе-супермаркете, — не учись. Ступай, отрок, ты свободен.

Результаты налицо: школа-магазин выпускает неучей. Продавцы в ней (не учителя, учителя не знают, куда деться от магазинной напасти) озабочены не просвещением, а тем, в каком месте поставить кассовый аппарат под названием «ЕГЭ»: на выходе из отдела средней школы или на входе в высшую? Соответственно — обогатится школа, торгующая не знаниями, но подсказками на все вопросы экзамена, или вуз, репетиторский корпус. Вот важный вопрос! Это много интереснее эфемерного просвещения юношества. И наше юношество возрастает необученным, зависимым от подсказки, неспособным сориентироваться в пространстве знаний, то есть — несвободным. Оно заведомо отправляется в неволю, в рабство у господина Рубля.

Когда-то большевики намерены были железной палкой погнать народ к счастью, нынешние экономические большевики делают это железным рублем. И все громче кричат о свободе, как и те, прежние, что колотили народ железной палкой.

Новое содержание образования в самом деле необходимо, нам нужна новая школа, существенно отличающаяся от прежней, предельно идеологизированной, советской. Но эта новая школа должна стать сложнее предыдущей, ее гуманитарная задача заключается в объединении исторических смыслов, прежде спорящих, с целью помирить несводимые русские свободы. Это качественно новая задача, которой, по идее, должны быть озабочены наши просветители. Но зачем отягощать себя такими сложными задачами, когда достаточно включить экономический механизм, и народ сам пойдет в супермаркет под названием «Школа»?

Можно представить себе русское сознание как некое живое существо. Спасибо Блоку: немедленно является на ум кобылица, что мнет ковыль.

Ее-то, кобылицу, мы и настегиваем горячими словами о свободе и рабстве. Она шарахается из стороны в сторону, от революции к реакции, от реформ к застою.

Несчастное животное, это наше сознание.

В заявленной триаде — свобода, рабство и русское сознание — нас в первую очередь должно интересовать сознание, его трудные эволюции, его стремление к пространству понимания всякой проблемы. Пока оно принципиально плоскостно, увлечено борьбой политических транспарантов, архаических двумерных концептов (буржуи против коммунистов — очередное положение между молотом и наковальней) и пока сохраняется это ущербное предпространственное состояние, мы не выйдем из рабского тупика, в который нас завел бесконечный спор о двоящейся русской свободе.

Павел БАСИНСКИЙ. Мой маленький русский бунт

У меня сводит скулы, когда я в миллионный раз слышу слова о какой-то специфически рабской природе русского человека! И не меньшая тоска меня берет, когда еще и еще раз в извращенном контексте цитируют слова пушкинского героя о русском бунте, таком бессмысленном и беспощадном.

Порой удивительно, насколько образованные люди лишены слуха к простым словам! Насколько неспособны слышать истинное значение обычной фразы. Ведь понятно, что определение «бессмысленный и беспощадный» относится к «бунту», а не к «русскому». Для того и поставлено Пушкиным, чтобы не вышло, что бунт нехорош только русский, а не какой-то другой. Грубо говоря, не дай Бог видеть русский бунт, не потому, что он русский, но потому что всякий бунт — бессмысленный и беспощадный. Уберите этот риторический «хвостик», и акцент ляжет на «русский». «Не дай Бог видеть русский бунт». А французский или ливийский увидеть — дай Бог?

Впрочем, это вопрос даже не слуха, а желания слышать то или иное.

Правда лишь в том, что Россия, в отличие от Европы, развивалась экстенсивно, через движение на Восток. Это был последний огромный и, увы, нереализованный замысел Льва Толстого: написать роман --">