Виталий Васильев - Амурские войны

Пройдя в своем развитии несколько этапов, новоявленные деточкины кончили тем, чем и должны были кончить: стали неотличимы от своих бывших врагов — ворюг и «цеховиков», срослись с ними до полного сиамского симбиоза.

Это лишний раз подтверждает в общем банальную историю о том, что двух «справедливостей» в одном обществе быть не может. Пытаясь установить собственную кулачную «справедливость», амурцы в конечном итоге сами стали частью машины несправедливости — причем не какой-то там второстепенной шестеренкой, а важнейшим коленчатым валом.

«Амурские войны», о которых поведет наш рассказ, как и любая крупная конфронтация, начинались с мелких локальных конфликтов. По мере расширения «кампании» в бой вводились и новые ресурсы. И вот уже в патриархальных приднепровских переулках, в барах, ресторанах и кафе стали раздаваться выстрелы…

Глава II «Мама, ко мне идут!..»

Под звуки эстрады оплясывали посетители. Танцующие тряслись, выкручивались, подпрыгивали, размахивая руками. Временами казалось, что они не пляшут, а произносят с шаткой трибуны пылкую речь в защиту своего образа жизни.

За ближайшим к эстраде столиком сидели пятеро: трое парней и две девушки. Они не танцевали, а выпивали и закусывали.

Один из парней — Виктор Шапкин, которого «ребята с Амура» и сам Матрос называли Шапой, глядел на плясавших и медленно зверел. Ему, выросшему на Амуре и в свои 25 лет дважды судимому за хулиганство, противно было смотреть, как резвятся холеные, не нюхавшие нар «лохи». Его спутники Кукуруза (Бабенко) и Комар (Комаров) разделяли Шапино негодование.

Опрокинув очередную рюмку, Шапа вскочил со стула и, выхватив из-под пиджака обрез охотничьего оружия, навел его на музыкантов. Ему хотелось слегка покуражиться.

«Ах…» — музыка оборвалась на полузвуке. Завизжали женщины.

— Играть! Играть!!! А то всем будет аллес! — хрипло выкрикнул Шапа и прицелился в пианиста.

«Ребята с Амура…», — шепотком пошелестело по залу. Пианист, справедливо рассудивший, что ЩШапа может и не знать священно заповеди ковбойский салунов «В пианиста не стрелять, он старается со всех сил», непослушными деревянными пальцами ударил по клавишам. «Ах, Одесса…»

— Танцуй! — рявкнул Шапа одной из своих спутниц и вытолкнул ее к эстраде. — Все танцуйте!!!

Подчиняясь его приказу, танцоры задергались под дулом обреза.

И тут грянул выстрел — Шапа случайно надавил на курок… Пуля вонзилась в пол у самой эстрады. Оркестранты, побросав документы, бросились врассыпную. Танцоры последовали их примеру. Шапа заржал — он просто шутил…

Вот так — шумно и бестолково — гуляли на первых порах ребята Матроса. То в одном «кабаке» побьют «лоха», то в другом пальнут из обреза по стойке бара… Слухи об этом ходили по Днепропетровску, обрастая все новыми красочными деталями.

Амурских ребят начали бояться. И вот уже кто-то из барменов подхалимски подносит им дармовую выпивку, которую амурцы с благосклонностью принимают. За выпивкой следует скромная паюсно-кетовая закуска, а от нее, как свидетельствует практика уголовных дел о взяточничестве, один шаг до шуршащей купюры — сначала мелкие, красноватые, наверное, от стыда, но постепенно зеленеющие и коричневеющие от возрастающей дерзости и значимости…

Через несколько лет те же угодливые бармены, доведенные до отчаяния «жестоким рэкетом», будут бросаться на бандитов с ножами и топорами. Мы расскажем об этом в пятой главе. Но пока до тех кровавых событий было еще далеко…