Руслан Измайлов - «Библейский текст» в творчестве Бродского: священное время и пространство

неопалимой купины, и горой Голгофа, где произошла крестная казнь Иисуса Христа. А постоянно свершающаяся Жертва говорит о жизни Церкви от апостольских времен вплоть до конца мира. И если вспомнить, что Голгофа по преданию является могилой Адама, то мы получим икону истории человечества с точки зрения вечности. Именно на иконе диахроническая цепь событий представлена синхронно. Дан миг вечности, в который уложены все времена. И. Бродский интуитивно, силой полученного дара слова, создал стихотворение «иконного» вида. Можно сказать, что поэт внутри своего стихотворения сделал скачок из «хронотопа» в «иконическое время» и в «иконотопос».^[5] Время и пространство преображаются.

В конце стихотворения поэт входит в реальные время и пространство, создавая резкий контраст со всем предыдущим текстом. Реальные время и пространство полны тоски по вечности и спасению. Жизнь без вечности становится обреченной, подобной слабому язычку свечи, который вот-вот погаснет, подобно последнему листочку на дереве:

…— Но сам язык свечи,

забыв о том, что можно звать

спасеньем,

дрожит над ней и ждет конца в ночи,

как летний лист в пустом лесу

осеннем.

(I, 228)

2. «Светильник светил, и тропа расширялась…»

Стихотворение «Сретение» написано И. Бродским в 1972 году. Посвящено стихотворение памяти А. Ахматовой. Именно она в значительной мере «прививала» вкус к религиозному своим «сиротам» вообще и И. Бродскому в частности. Поэтому одно из самых «евангелических» стихотворений и посвящено ей.

В этом стихотворении И. Бродский наиболее полно и точно следует первоисточнику, то есть Евангелию. Начинается стихотворение событийно сразу, без подготовки. Но в то же время чувствуется определенная неуверенность, робость поэта перед «материалом», которая выражается в «поэтическом косноязычии»:

Когда она в церковь впервые внесла

дитя, находились внутри из числа

людей, находившихся там постоянно,

Святой Симеон и пророчица Анна.

(II, 287)

«Находились… находившиеся» — это сознательная тавтология, передающая определённое состояние священного трепета перед темой и образами стихотворения.

Как уже было сказано, И. Бродский очень точно следует Евангельскому повествованию, а именно Евангелию от Луки.

А было поведано старцу сему

о том, что увидит он смертную тьму

не прежде, чем Сына увидит Господня.

(II, 287)

В Евангелии читаем: «Ему было предсказано Духом Святым, что он не увидит смерти, доколе не увидит Христа Господня» (Лук. 2, 26). Далее в стихотворении:

Свершилось. И старец промолвил:

«Сегодня,

реченное некогда слово храня,

Ты с миром, Господь, отпускаешь

меня,

затем что глаза мои видели это

дитя: он — Твое продолженье и света

источник для идолов чтящих племен.

И слава Израиля в нем».

(II, 287)

Здесь перед нами поэтическое переложение молитвы Симеона Богоприимца. Вот какова она в Евангелии: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром; ибо видели очи мои спасение Твое, которое Ты уготовал пред лицем всех народов, свет к просвещению язычников, и славу народа Твоего Израиля» (Лук. 2, 29–32).

Евангельская молитва глубже стихов и красивее. Но это и естественно. Евангелие — Боговдохновенный текст, а стихи — просто вдохновенный.

И. Бродский продолжает:

«В лежащем сейчас на раменах твоих

паденье одних, возвышенье других,

предмет пререканий и повод

к раздорам.

И тем же оружьем, Мария, которым

терзаема плоть его будет, твоя

душа будет ранена. Рана сия

даст видеть тебе, что сокрыто глубоко

в сердцах человеков, как некое око».

(II, 288)

Снова приведем параллельный Евангельский текст: «Се, лежит Сей на паденье и на восстание многих в Израиле и предмет пререканий: и Тебе Самой оружие пройдет душу, да откроются помышления многих сердец» (Лук. 2, 34–35).

На этом параллелизм текста стихотворения и текста Евангелия заканчивается. И, условно, можно сказать, что заканчивается первая часть стихотворения. Сам автор не делит графически стихотворение на первую и вторую части. «Вторая часть» — это человек перед лицом смерти. Это --">