Варлам Тихонович Шаламов , Александра Александровна Свиридова - «Чтоб они, суки, знали»

и «друзья народа» — охранники и уголовники, выходцы из «народа», яркие его представители. Именно они после смерти Сталина весной 1953-го будут реабилитированы первыми. Они взойдут на корабль, плывущий через всю страну с Колымы — на Большую Землю. С ними вместе займут оставшиеся свободные места «фраера» — интеллигенты, «враги народа», ученые-генетики, биологи, другие. Шаламов сохранит многие имена. И «друзья народа» — уголовники убьют интеллигентов, сварят в паровом котле и съедят. Оставив капитана или лоцмана, который будет вести корабль. Не вредно осознать, что эти уголовники-людоеды доплыли, сытыми сошли с корабля, разошлись по стране и, осеменив большое количество одиноких после войны женщин, стали отцами многих детей. Всмотритесь в лица нынешних активных строителей новой России. Это дети каннибалов. Дети друзей народа, дети народа. Того самого, который превозносила вся русская литература 19-го века. Шаламов одним из первых предъявил весомые доказательства, что народ — мразь. «И пусть мне не поют о народе, — оппонирует он Толстому и Достоевскому. — Народ — если такое понятие существует — в неоплатном долгу перед русской интеллигенцией, русским священством». Это первый случай в русской литературе 20-го века, когда писатель дает адекватную оценку своему народу. До Шаламова лишился иллюзий насчет русского народа только аристократ и барин из века 19-го, Иван Бунин. Он наблюдал народ в «окаянные дни» октября 1917-го, он запомнил пьяного хама и описал его уже в эмиграции. Сам того не ведая, предтеча Бунин невольно спас Шаламову жизнь. Он был первым русским писателем, удостоенным Нобелевской премии по литературе. Весть об этом достигла уха Шаламова на Колыме. И Шаламов одобрил решение Нобелевского комитета — назвал Бунина великим писателем. На него донесли — кто-то из народа, ни строки Бунина не читавший. Шаламову за это дали новый срок — 10 лет! НО — заменили статью: из троцкиста — инфернального врага коммунистов — он стал «антисоветчиком».  Следует отметить необычную авторскую позицию Шаламова. Откуда, с какой точки смотрит Рассказчик, описывая плацдарм, где развиваются события? Писатель Шаламов не соглядатай, — он всегда внутри круга людей, которые пьют-едят-валят лес, умирают и оживают, в его тощее тело входит носок сапога конвоира. Рассказчик никогда не говорит с читателем на его — читателя — языке. Он говорит на своем, о своем, и выступает в образе не писателя, а заключенного. Голодного, изможденного, страдающего, колеблющегося на границе жизни и смерти. Но заключенный Шаламова не уголовник, потому и речь его не имеет даже легкого налета тюремного сленга. Он образованный, интеллигентный человек в нечеловеческих условиях. Именно туда — в зону, в барак, на лесоповал, уводит читателя зэка Шаламов. И это серьезная трудность, с которой предстоит столкнуться читателю, когда его силой втаскивают на нары. И оставляя ему возможность быть созерцателем, лишают права на выход из круга. Сиди пока, и когда до тебя черед дойдет — неизвестно. Но дойдет, не сомневайся. Следующим можешь быть ты… Потому так страшно слышать слова Шаламова о том, что «Любой расстрел тридцать седьмого может быть повторен». Живые люди так не пишут. Живым свойственно надеяться. Шаламов лишает надежды даже читателя. Такое глубокое погружение вовнутрь среды обитания литературных героев требуется Шаламову для того, чтобы потом поднять наверх, с Колымы, из ада, посвященного читателя. Эпоха писателя-туриста Шаламовым закончена навсегда и для всех. Закончена традиция Орфической литературы. Шаламов внятно объясняет, что он — не Орфей, спустившийся в ад, а Плутон, поднявшийся из Ада. Таких свидетельских показаний русская и мировая литература не видела до Шаламова. Язык его предельно ясен, вычурности отсутствуют, пейзажей, портретов, красот — нет. Есть ад, в котором ты жив. Это большая странность для сына священника: православие обещало ад и рай после жизни, после смерти… Но всякий раз, употребляя слово «ад», которое возникает при чтении прозы, следует помнить, что сравнение Колымы и Ада некорректно: Колыма — это рукотворный мир, построенный одними людьми для других на земле, а ад — подземная обитель, устроенная Богом. Философ Михаил Геллер писал в предисловии к первому изданию Шаламова за границей: «Подземный мир, о котором рассказывает В. Шаламов, ассоциируется с адом. Да и сам Шаламов пишет: --">