даже и без языка было ясно, что о доблестях, о подвигах, о славе там если даже что-нибудь и есть, то разве лишь в самых гомеопатических дозах. И, наконец, роковой момент – 1809 год, переход под власть российского деспотизма. И что же? Раззолоченное кресло Александра Первого при коротенькой табличке: присоединение к России было полезно в таких-то и таких-то отношениях. И все. Затем снова какие-то трудовые будни – будни, будни, будни – и еще раз, наконец, скромное отсоединение от России. И опять никакого пафоса – ни торжества, ни вдохновенья: отделение от России было полезно для того-то и того-то; и присоединились – хорошо, и отсоединились – тоже хорошо. А как же победа белофиннов над Красной гвардией – со всеми положенными казнями и тюрьмами? Ни-че-го-шеньки! Я, по крайней мере, ничего не высмотрел. Зимняя война, правда, немножко есть, но без всякого нажима на вечную русскую угрозу: повоевали, мол, и хватит, пора заняться делом. И дальше снова идут дела, дела, дела… Как прикажете это понимать? Пресловутое историческое беспамятство? Или финская элита хочет превратить простых людей в пресловутых манкуртов, в Иванов, вернее, Ханну, не помнящих родства? А может быть, это мудрое стремление держать простого человека подальше от трагических вопросов, чтобы не плодить фашизм всех цветов радуги? Ибо в психологическом основании фашизма всегда лежит стремление к простоте: людей, не выносящих противоречивости и непредсказуемости, я и называю простыми.
Разумеется, в либеральнейшей Финляндии выходят книги на самые болезненные исторические темы, но чтобы прочесть эти книги, ты должен сам захотеть, а просто раскладывать, просят не просят, у всех перед носом раздражающие факты, способные вызвать непредсказуемую реакцию, не принято… Впрочем, почему «не» – вполне предсказуемую. Реакции простого человека всегда однотипны (в противном случае он уже не простой). И уместны, разве что когда неприятель стоит у ворот. «Прошу прощения, – робко обратился я к своим спутникам-финнам, – в древние, дескать, времена, финнам, не имеющим своего государства, как будто не приходилось вести особенно много войн – насколько мне известно, хотя и я могу чего-то и не знать (беседуя о всегда щекотливых национальных вопросах, полезно топить прямой смысл в тысячах оговорок. – А. М.), так вот, где же они, финны, если без обиняков, берут национальных героев, которых проще всего творить, конечно же, из полководцев, притом победителей?» (Где, иными словами, их Александры Невские, Суворовы и Кутузовы?) «Финны совсем немало воевали, – без промедления ответил самый пожилой из моих спутников, – шведы всегда вели войну до последнего финского солдата. И нашим героем является именно он – неизвестный солдат. Который все выдержал, не надеясь даже на посмертную славу». – «Нашими героями являются крестьяне, воспетые поэтом Рунебергом, который, хотя и писал по-шведски, все равно является финским национальным поэтом, его лира яснее всего звучит для финских ушей», – поэтически выразился спутник помоложе. «Многие из нас считают национальными героями ветеранов зимней войны, – потупливая взор, сказал третий собеседник. – А вместе с ними и женщин, которые держали на себе тыл. И еще мы гордимся тем, что сумели выплатить военные репарации и восстановить нормальную жизнь, – прибавил он, – и вообще мы умеем быстро выходить из кризисов». – «А как у вас в школе ведется патриотическое воспитание? – вспомнил я свое детство. – У вас учат, что вы лучше всех, – и в чем лучше?» – «Нет-нет, – заспешили они хором, – у нас учатся дети разных национальностей, такое говорить нельзя». Тем более что шведский язык – просто второй государственный (в расписаниях поездов, и правда, каждый город имеет два названия, иногда совсем непохожие, типа «Турку-Або»). Но в семьях многие учат: ты финн, ты должен быть стойким. «Меня воспитывали в большом преклонении перед зимней войной, – снова, уже грустно, сказал третий собеседник. – Но нынешней молодежи на это, по-моему, уже плевать». При этом все невольно покосились на самого молодого. Он заалел, как умеют алеть только блондины, и заговорил с очень облегчавшими работу переводчицы запинаниями, но явно обдуманно и убежденно. «Мы, финны, – примерно так я могу пересказать его сбивчивую речь, – гордимся не тем, что кого-то победили, а тем, что не дали победить себя. Выстояли между агрессивными гигантами Востока и Запада, сохранили свой язык и свою культуру. Но --">