Владимир Германович Тан-Богораз - Собрание сочинений В. Г. Тана. Томъ седьмой. Духоборы въ Канаде. — Белая Арапія. — Искатели

семинаристовъ.

Безъ извозчика мнѣ по городу трудно ходить, Ноги не держатъ. И провожатаго нѣтъ.

Отецъ Мартемьянъ предлагаетъ мнѣ въ миссіонеры, четвертый годъ сватаетъ, но я не иду. Теперь малъ человѣкъ, а тогда буду еще меньше. Я голъ и босъ. Все у меня имущество — одна душа моя. Ее отдать, то изнутра голый останусь.

Бываютъ такія бесѣды, до добра не доводятъ. Одинъ разъ было. Сходили къ губернатору. „Разрѣшите бесѣду“. Честь-честью разрѣшилъ. Пришли попы, три миссіонера. Я сталъ ставить злободневные вопросы. О повиновеніи властямъ. Народъ кипитъ. Порядка нѣтъ у нихъ, перебиваютъ. — „Какой это слѣпой, арестовать его надо!“ Заговорили объ иконахъ. „Позвольте, говорю, привести историческій примѣръ: Казанская Божія Матерь спасла Россію отъ Польши. Какъ же она отъ двухъ воришекъ себя самое не защитила?“ „Кощунство, къ прокурору“! Девять дней продержали, тоже хотѣли судить, а потомъ отпустили. Зазрила ихъ совѣсть. Непригожъ я для суда…».

Я обвелъ глазами эту худую изможденную фигуру. Чтожъ, быть можетъ, и правда… И у прокуроровъ бываетъ совѣсть. Такого судить рука не поднимется…

— Другой разъ было. Баптистъ Илья Антоновъ пришелъ бесѣдовать. Стали говорить о перенесеніи честныхъ костей. Онъ и урѣзалъ: «Перенесли бы ихъ, да больше съ ними не тетенькались». — «Какъ, съ нашими мощами не тетенькались?!» Тутъ его чернь чуть не убила. Я его немножко поддержалъ, изъ жалости сказалъ: «Не тетенькались, — значитъ не няньчились. Мы не ученые. Наше простое нарѣчіе. Но Моисей говорилъ про евреевъ передъ Господомъ: „Что я имъ, нянька, что ли!“

Баптисты и штундисты, и всякіе сектанты, это не мой народъ. Я съ простыми живу, самъ изъ простого народа. У нихъ лицемѣрія много, святости, искусства. Какъ-нибудь обанкрутится тысячъ на тридцать, потомъ говоритъ: „я святой“. Такой святой — товаръ плохой хвалить. Изъ нихъ коммерсанты будутъ хорошіе, не граждане мысли.

Вотъ вы спросили, чему я вѣрую. Вѣрую мысли. Религія — тормазъ человѣческой мысли. Мамка души. Безъ мамки будетъ головой работать. Отвыкнетъ складать на другихъ: пропьется — чортъ смутилъ; споткнется — Богъ наказалъ.

Если бы народъ весь пошелъ такимъ путемъ, было бы иное. Много ли было сознательныхъ? Сотая часть, и тѣ разбросаны. Развѣ мало погромовъ дѣлали?

Послѣ манифеста я три мѣсяца использовалъ, день и ночь, все изъ Писанія. Писаніе — мой мечъ духовный. Нашему народу Божіе слово лучше всего.

Я въ деревняхъ Божьимъ словомъ сильно дѣйствовалъ. Раскроешь предъ ними библію, какъ она есть. „У Соломона Мудраго по его благочестію было семьсотъ женъ и триста наложницъ. Ладно ли такъ? Столько и куръ у пѣтуха не бываетъ“. Они смѣются.

Въ двухъ кампаніяхъ участвовалъ, въ выборахъ въ Думу. Рѣчи говорилъ: „Не выбирайте октябристовъ, они — богачи; кадеты — на словахъ. Выбирайте народную партію, она не измѣнитъ“. Слушали насъ. Октябристовъ турятъ, прямо на духъ не являйся, кадетъ выходитъ — жить не даютъ. Стоятъ на сторонѣ лѣвыхъ.

Было короткое время. Сказать — сказали, а сдѣлать не сдѣлали. Народъ обробѣлъ. Храбрый, храбрый, пока его беретъ. Разъ побьютъ, и шабашъ. Наполеонъ первый гналъ, пока зима не заступилась. Русскій силенъ, пока побѣждаетъ. Потомъ теряется. Воли своей нѣтъ. Командуютъ имъ. Скажутъ ему: „лягъ!“ онъ и ляжетъ.

Японцы насъ искалѣчили, теперь передъ урядникомъ дрожимъ. А какъ кричали!.. Что изъ того, что влетѣло? Трусамъ однимъ не влетаетъ. Безъ борьбы ничего не дается…»

Слѣпой покачалъ головой.

— Теперь будетъ опять… Быть можетъ, набухнетъ еще разъ, или какъ по иному… Грамотной силы много. Большого не достигнемъ. До соціализма лѣтъ ста не доживемъ, а свободъ кое-какихъ достигнемъ, лѣтъ черезъ десятокъ.

Слѣпой помолчалъ и вздохнулъ.

— Черезъ десять лѣтъ я и мышей не буду ловить. Шестьдесятъ-восемь стукнетъ… Не во-время родился… Если бы я былъ моложе, взялъ бы посохъ, пошелъ бы по Россіи. Жизнь моя въ словѣ. Изъ этого дома слово мое далеко не достигнетъ.

Я не зналъ, что сказать ему.

— Есть сказка, — началъ опять слѣпой. — Былъ королевичъ. Приколдовали его навѣки недвижимо. До пояса у него тѣло, а отъ пояса камень. И не можетъ пошевелиться… Сидитъ и живетъ и старѣетъ… И я не лучше его…

Я собрался уходить.

— Позвольте вамъ оставить немного денегъ, — предложилъ я на прощанье.

Слѣпой не пошевельнулся. Я вынулъ монету и положилъ ее въ руку женѣ сапожника. Но она замотала головой.

--">