Заяра Артемовна Веселая - Из истории создания романа

Москва рабочая. Москва большевистская. Москва первых месяцев 1918‑го. Уличные митинги. Заводы. Буржуазия. Политические партии. Большая семья рабочего Игната Гребенщикова. Борьба с контрреволюцией. Создание партизанских дружин и первых отрядов Красной Армии. Состояние московской партийной организации и развёртывание организационной и агитационно-пропагандистской работы в низах. Ленин. Первые декреты».

Работа над романом велась по двум направлениям: писались в соответствии с планом новые главы и перерабатывались, дополнялись новыми эпизодами старые. Работа над отдельными эпизодами, даже самыми небольшими, продолжалась долгие годы.

«Ломовыми делами» называл Артём Весёлый «честную литературную работу». Его рукописи сохранили следы этой работы, некоторые главы имеют до десяти вариантов. Эти листки (к сожалению, очень немногие — почти весь архив Артёма Весёлого пропал) позволяют заглянуть в творческую лабораторию писателя и на малом примере представить, сколь велик был весь труд.

Вот — три листка, исписанные мелким стремительным почерком,— четырнадцать записей, отделённых друг от друга резкими горизонтальными чертами,— четырнадцать вариантов (целиком или частично) одного и того же эпизода из романа «Россия, кровью умытая».

Первая запись относится к концу 1930 или к январю 1931 года, когда Артём Весёлый писал «Горькое похмелье» — главу об отступлении Одиннадцатой армии через астраханские пески зимой 1919 года.

Сначала это была коротенькая, в два слова, заметка для памяти: «Стонет, умирает»,— лишь одна черта для одной из многих трагических картин этой главы. Но, ещё не поставив точки, Артём Весёлый сразу же перечеркнул первоначальную запись; одна черта развилась в целую сцену: в рассказ Максима Кужеля о встрече с умирающим одностаничником.

«Глазам своим не верю, сидит наш станичник Галагура, стонет и умирает.

Говорю:

— Здравствуй, Ефим.

Молчит.

— Ты меня узнаёшь? — спрашиваю.

Он долго глядел на меня мутными кровяными глазами и покачал головой:

— Нет, не узнаю…

— Я — Кужель,— говорю.

Он вполголоса:

— А‑а‑а, знаю…

— У тебя хлеб есть?

— Есть. Вот бери, мне всё равно умирать.

Я заглянул в мешок, там пригоршни три кусков и крошек хлеба ржаного, кукурузного, сухой, как камень, гнилой с зеленью и один коржик.

Поели мы с Гр(игоровым) все куски. Пока ели, Галагура помер. Немного отдохнули…»

В текст главы, оконченной и опубликованной в 1931 году, этот эпизод не вошёл. И лишь через несколько лет, в 1934 году, подготавливая 3‑е издание романа «Россия, кровью умытая», Артём Весёлый вернулся к этой записи. Он заново переписал всю сцену.

«В Алабуге Максим встретил Проскурякова. Он сидел, прислонившись к каменной стене дома, и умирал. Голова его поверх шапки была замотана штанами, сам он был закутан в стёганое из разноцветных лоскутьев ватное одеяло и подпоясан ружейным погоном.

— Здравствуй, Ефим Петрович,— подошёл к нему Максим.

Проскуряков глядел перед собой набухшими от дурной крови глазами и молчал.

— Ты меня узнаешь? — закричал ему М(аксим) в самое ухо.

Тот долго глядел на него бессмысленным взглядом и покачал головой, еле выговорив:

— Нет, не знаю тебя…

— Я — Кужель. Максим Кужель.

Равнодушно:

— Ааа, помню.

— У тебя хлеб есть?

— Есть. Вот бери, мне всё равно конец.

М(аксим) заглянул в мешок. Там было с горсть хлебных крошек, немного ржаных сухарей и один окаменевший коржик. Максим присел около стены, сгрыз коржик, несколько сухарей,— Проскуряков тем временем помер,— он закрыл ему глаза и, ещё немного поотдохнув, пошёл дальше».

В этом варианте уже больше подробностей, рассказ от лица Максима Кужеля заменён авторским рассказом, дающим больше возможностей для описания. Кроме того, в этом варианте писатель окончательно отошёл от своего первоначального замысла, ставшего лишь несущественной деталью более значительного эпизода — даже само слово «стонет», явившееся толчком для создания эпизода, здесь отсутствует. Но и этот вариант не

--">