Георгий Иванович Чулков - Том 5. Статьи

увядание.

Согласимся принять определение символа, как воплощение эстетического переживания, которое открывает ряд мистических потенций, восходящих к абсолюту, – и тогда мы разгадаем символику тютчевского стихотворения. Природа божественна и жива не аллегорически, а символически, т.-е. не в переносном смысле, а в самом точном, и Тютчев видел «кроткую улыбку увяданья» на живом лице и своим сердцем воистину познал «стыдливость страданья», запечатленную в символе осеннего ущерба.

II.

«Важно и дорого то, что он не только чувствовал, а и мыслил, как поэт», писал про Тютчева Владимир Соловьев.

То, что Ф. И. Тютчев вполне сознательно относился к основной теме своей поэзии, видно из биографических данных, сообщаемых И. С. Аксаковым: Тютчев был не только образованным и культурным человеком, но и настоящим философом с оригинальными идеями, рассеянными, впрочем, лишь в письмах и блестящих беседах.^[1]) – Тютчев с гениальной щедростью расточал свои мысли, не желая ковать из них тяжелую цепь метафизической системы. Известно, что Шеллинг во время своего пребывания в Мюнхене дорожил знакомством с Тютчевым, и поэт умел критиковать теософские построения немецкого мыслителя. И эта высокая культурность Тютчева сближает поэта с лучшими из символистов: в лирике Тютчева чувствуешь великий опыт, великую искушенность. И мудрая ирония не покидает поэта даже в часы религиозного пафоса. Как истинный мудрец, он всегда чужд сантиментальности – вот почему, быть может, оп непопулярен: полуобразованные мещанские круги, этот безликий средний читатель, любят сироп глуповатой морали: в этом сиропе обыватель охотно кушает все, что предлагает ему литературный рынок, даже идиотскую порнографию и обезвреженный «модернизм».

Верующий и умеющий скептически мыслить, религиозный и в то же время насмешливый, ведающий конечный исход из противоречий, но и познавший соблазн последних антиномий, – Тютчев всегда был на высоте, недосягаемой для мыслителей «средней руки».

Как прекрасны, мудры и какой высокой иронией исполнены стихотворения «И гроб опущен уж в могилу…», «Ты любишь, ты притворствовать умеешь…», «О, не тревожь меня укорой справедливой…», «Не верь, не верь поэту, дева!».

Философские воззрения Ф. И. Тютчева вполне определяются его лирикой. Ф. И. Тютчев не был пантеистом, если разуметь под пантеизмом безличное обоготворение природы, но пантеизм, как известная часть мировоззрения; присутствовал в его творчестве. Долго останавливаться на этой теме не приходится: об этом говорят и И. С. Аксаков в своей замечательной биографии Тютчева и Владимир Соловьев в своей не менее замечательной статье о творчестве поэта. В природе Тютчев, сквозь видимый хаос, прозревал живое лицо. Чудо претворения хаоса в космос – вот сущность его религиозно-поэтического пафоса. «В чуждом неразгаданном ночном» поэт «узнает наследье роковое». Он как бы беседует с призраками, возникающими из мировой бездны, как бы задает им властно страшные и таинственные вопросы:

О чем ты воешь, ветер ночной,

О чем ты сетуешь безумно?

И ветер поет свою песню «про древний хаос, про родимый». И уж чудятся иные ночные голоса.

Откуда он, сей гул непостижимый?

Иль смертных дум, освобожденных сном,

Мир бестелесный, слышный, во незримый

Теперь роится в хаосе ночном?

Словно «тяжкие ресницы» разверзаются порой и «сквозь беглые зарницы» загораются чьи-то грозные очи.

А если нет грозы и бури и слышится однообразный бой часов, наша жизнь стоит пред нами, «как призрак на краю земли», «томительная ночи повесть».

И вот опять все потемнело,

Все стихло в чуткой темноте,

Как бы таинственное дело

Решалось там – на высоте…

Поэт был свидетелем этого «таинственного дела», но он знает, что «еще минута – и во всей неизмеримости эфирной»

Раздастся благовест всемирный

Победных солнечных лучей.

Это стихотворение, которое начинается словами «Молчит сомнительно Восток» и в собрании стихотворений 1900 года называется «Восход Солнца», а в биографии И. С. Аксакова – «Рассвет», хотя у Тютчева есть другое стихотворение «Рассвет» («Не в первый раз кричит петух»), – это стихотворение, по свидетельству И. С. Аксакова, носит «аллегорический характер». «Здесь, – говорит он, – под образом восходящего солнца подразумевается пробуждение Востока, чего Тютчев именно чаял в 1866 году, по случаю восстания кандиотов». --">