Лео Певзнер - Там, где мы есть. Записки вечного еврея

одной со мной команде – поляки, югославы, латиноамериканцы, и только я один из России. В такой компании каждый акцент привносит что-то свое, национальное. Как-то в один из перерывов на ланч тема обсуждения была о том, как каждый из них заживет, когда вернется на родину с чемоданом заработанных в Америке денег. Кто-то мечтал вернуться после получения американской пенсии, другие хотели скопить деньги на покупку своего дома и потом возвратиться. Каждый думал, в конечном итоге, о возвращении, понимая, что его настоящий дом там, на родине. Когда очередь поделиться видением своего будущего дошла до меня, я сказал, что у меня нет планов вернуться в Россию. Помню, они были очень удивлены. Даже если кто-то из них и не был уверен на все сто в своем возвращении, он знал, что его настоящий дом находится в Польше, Сербии, Коломбии. Я им не сказал, что я еврей. Для них, если ты из России, значит – ты русский: твоя национальность такова, каков твой родной язык. В России по-другому – еврей был и есть еврей. И даже само это слово, просто отражающее национальную принадлежность, всегда звучало обидно.

Когда один из журналистов спросил поэта Иосифа Бродского после вручения тому Нобелевской Премии по литературе: «Вы американский гражданин, получивший Премию за поэзию на русском языке. Кто вы – американец или русский?» – «Я еврей… русский поэт… и эссеист, пишущий по-английски», – ответил Бродский. И в этом его ответе звучал кризис идентичности еврея, покинувшего русскую родину и осевшего в далекой стране. Это сказал поэт, что же говорить о нас, грешных, какой компас у нас? Из-за такой «многохарактерности» есть некоторое замешательство в том, с кем каждый из нас, русских евреев Америки, идентифицирует себя. То, как мы живем, что видим и слышим вокруг себя, помноженное на нашу генетическую память, влияет на то, с кем мы себя отождествляем, что думаем о себе.

Итак, после двухсот лет вместе, в одной стране, большая часть русских евреев навсегда покинула Россию и переехала в Израиль, Америку, Канаду, Австралию, Германию, растеклась по другим странам. Была ли Россия матерью или мачехой для этих людей? Были ли евреи лояльны по отношению к ней? Какие воспоминания о родине уносили они с собой? Почему те, кто были евреями в России, стали вдруг русскими в других странах? Какова теперь их самоидентичность, и вообще, кто такие русские евреи там? Вопросы, вопросы…

Масштаб выезда евреев из России и бывших советских республик в конце двадцатого века был таков, что переселение это иначе как эпическим назвать невозможно. Не пешком по пустыне – на самолетах, поездах, кораблях, но от этого не менее глобальное. Дети – маленькие и большие, увезенные родителями в эмиграцию, или те, кто уже там родился, сейчас выросли, впитали другую культуру, становятся или стали лидерами в науке и бизнесе, технологии и искусстве, медицине и юриспруденции, там, далеко от России, которая их потеряла. Навсегда.

Исторически исход всегда был последним средством спасения евреев от преследований и гибели. Каждый раз, казалось, был последним. Проходили десятилетия и века, и они опять поднимались и шли, спасая детей и себя, в надежде на лучшую судьбу. И каждый раз, в новой среде с новыми порядками, они подстраивались под новые ограничения, которые власти вводили специально для них. Оставаясь евреями, они вбирали в себя характерные черты народов, среди которых жили, и которые оказали влияние на их культуру. Все эти культуры – та, в которой мы были рождены, та, в которой прожили большую часть жизни и та, которую обрели в течение долгих лет иммиграции, остаются внутри нас, образуя какую-то новую идентичность. При всем различии взглядов, образования, места жительства в огромной империи, советский менталитет глубоко сидит в каждом, кто провел там свои сознательные годы. Так кто мы на самом деле?

После долгих колебаний я пришел к выводу, что кто-то должен попытаться понять и описать то, что глубоко спрятано внутри, но неизбежно волнует каждого из нас: кто я теперь? Я начал со своей личной истории, потом почувствовал, что она типична для многих в моей среде и сделал шаг в сторону обобщения, ведь, в конце концов, мы, покинувшие Россию (Украину, Белоруссию, другие осколки бывшей империи) по американской программе еврейских беженцев или по любой другой программе, имеем общую судьбу. Для меня, одного из них, важно было понять, насколько еще сильны, с одной стороны, духовные связи с Россией, страной, где я --">