Библиотека knigago >> Документальная литература >> Публицистика >> Дитя несвободы. Рождение и смерть интеллигенции

Модест Алексеевич Колеров - Дитя несвободы. Рождение и смерть интеллигенции

Дитя несвободы. Рождение и смерть интеллигенции
Книга - Дитя несвободы. Рождение и смерть интеллигенции.  Модест Алексеевич Колеров  - прочитать полностью в библиотеке КнигаГо
Название:
Дитя несвободы. Рождение и смерть интеллигенции
Модест Алексеевич Колеров

Жанр:

Публицистика, Социология

Изадано в серии:

неизвестно

Издательство:

неизвестно

Год издания:

ISBN:

неизвестно

Отзывы:

Комментировать

Рейтинг:

Поделись книгой с друзьями!

Помощь сайту: донат на оплату сервера

Краткое содержание книги "Дитя несвободы. Рождение и смерть интеллигенции"

Опубликовано в журнале «Знание-сила», № 2, 1992 С. 103-111.

Читаем онлайн "Дитя несвободы. Рождение и смерть интеллигенции". [Страница - 3]

преследованием нелегальных поступков и чуя глухой ропот, хотела читать в умах и сердцах посредством доносов и обысков, отставками, арестами и ссылками карала предполагаемые помыслы и намерения и незаметно превратилась из стража общественного порядка в организатора правительственного заговора против общества» (Ключевский)

Повязав с собственными интересами церковь и вероисповедание, власть вынуждала отталкиваться от религии и тех, кто еще не успел проникнуться западным материализмом. Религиозные вопросы выводились из сферы индивидуального размышления, превращались в дело поверхностного политического самоопределения — за власть и ее церковь или против. В университетах преследовалась философия, дабы она не конкурировала с богословием. В разночинской среде преследовалась религиозная мысль, вера уничтожалась как прибежище «мракобесия и реакции». Но душа искала объект поклонения, и им становились «прогресс», «народушко», «революция». И в этом интеллигент был «отщепенцем» — так в церкви называли сектантов и еретиков.

Внегосударственность имела и глубокое психологическое содержание: отсутствие ответственности за позитивное общественное развитие, нужды государства. Отрицание власти нынешней не отделялось от анархизма, общественная непрактичность превозносилась как «неучастие во лжи». Страх перед жизнью у разночинца, в глубине души хранившего жажду сословной благоустроенности, превращался в требование жесткой регламентации общественного развития, разделение его на полярно противостоящие силы — за прогресс и, напротив, за реакцию. Господствующий класс и народ. Порочное богатство и святая бедность. Подобное аскетическое отношение к миру можно было бы соотнести с христианским, если бы за ним не стояла иная страсть — упростить, сузить общество и человека, дабы подчинить себе их судьбу. Жажда власти и житейская наивность прекрасно отражались в представлении об обществе как механической или органической системе, на которую следует воздействовать соответствующим образом — насилием или селекцией.

Под стать произволу и безответственности мысли вырастал и произвол дел, агрессивный максимализм, растлевавшие самые святые чувства. Повешенный в 1880 году террорист говорил на суде:

«Полная невозможность какой бы то ни было деятельности на пользу народа, полная невозможность пользоваться сколько-нибудь свободой своих убеждений, свободой жить и дышать — все это заставило русских революционеров, русскую молодежь, по своим наклонностям гуманную, самую человечную, пойти на такие дела, которые по самому существу своему противны природе человека».

Непосредственным результатом пресловутой цензуры стало «растекание» политических тем, темпераментов, размежеваний по далеким от общественных проблем сферам мысли — искусству, литературе, наукам. К нуждам политического самовыражения приспосабливалось все: в чужой истории искали прямых параллелей, в философии — политических уроков. На материале самых головоломных наук разрешались «насущные» вопросы: революция или эволюция, заговор или народное движение? Именно поэтому стала дорого стоить полемика о терминах или фактах, за каждым стояло социальное чувство, жажда «настоящей» политической борьбы. Расцвел эзопов язык, иносказание превратилось в науку, на алтарь абстрактных теорий клалась жизнь. Занятие предельно «очищенными» от" официальной идеологии и церковной лояльности естественными науками, медициной было синонимом радикализма. Присягание «позитивному» научному факту, апология вульгарного материализма, изничтожение последних начал души и веры соединялись с глубоко идеалистическим порывом к свободе, самоотвержением во имя народа. Отрицание Бога, абсолютных ценностей и морали, требующих от человека самоограничения и самодисциплины, всеми воспринималось как диверсия против власти. Неполное, избирательное отрицание или просто внимательный анализ действительности казались кощунственными перед лицом гауптвахты, цензуры и рабства. Все было ясно и без исследований: «Истинная наука должна дать отвращение к нынешнему общественному устройству».

Общественные интересы были в зародыше, в первобытной слиянности. Единственное, что могло объединить разнообразие индивидуальных эмоций,— жажда свободы, ненависть к власти. Страсти и мифы полнили жизнь духовных оппозиционеров. Но для осознания себя

Оставить комментарий:


Ваш e-mail является приватным и не будет опубликован в комментарии.