Мария Сергеевна Петровых - Прикосновенье ветра

двусмысленная, даже в своих высочайших взлетах. Когда человек «приземлился» на Луне и все ахнули, Мария Сергеевна вздохнула: «Вот и Луну осквернили». Кому-то покажется смешным, но, боюсь, сказано провидчески. Нашу Землю и ту не жалеем.

И совсем другое. Однажды душным московским вечером, на московском дворе, у Марии Сергеевны тоскливо вырвалось: «Господи, как же хочется дождя! Нет и нет… Не будет урожая…»

Какой урожай? Кругом асфальт, не то что земли — даже пыли нет. «А там, во глубине России…» — для нее это «там» было реальностью, смыслом, бытием. Давно в нашей поэзии прозвучало: «Люблю отчизну я, но странною любовью». Настолько странной и трудной, что Тургенев счел ее сугубо русской и определил, не знаю, надолго или навсегда — «на родине тосковать о родине». Мария Петровых унаследовала эту странную любовь:

Народ — непонятное слово

И зря введено в оборот, —

Гляжу на того, на другого

И вижу людей, не народ.

И была действительность высшего порядка — искупление, страдание, душа. Не душевность, а душа, тяжкий и грозный дар, который огромней ранимого и смертного человеческого сердца и требует человека целиком: ввериться ей — самоотречение, изменить — самоубийство. И стихи об этом:

Бескрайна душа и страшна,

Как эхо в горах —

дышат библейской мощью.

Испанец Ортега-и-Гассет определил суть поэзии непривычно, но думается, верно: «Поэт — переводчик человека в его разговоре с самим собой». Сколько бы мы ни суесловили, такой разговор настигает — неизбежный и немой, и лишь поэты — и то немногие — могут подсказать слова, которых сами не находим. Не знаю, согласилась бы Мария Петровых с испанским философом, но что-то родственное у нее звучит:

Все больше мы боимся слов

И верим немоте.

И путь жесток, и век суров,

И все слова не те.

А то, о чем молчим вдвоем,

Дано лишь нам одним.

Его никак не назовем,

Но неразлучны с ним.

Обращено к близкому собеседнику, но сближает и нас, дальних.

Мне кажется, внутренний строй поэзии Марии Петровых — мелодический, одноголосый. Может быть, близкий народной песне; еще ближе — народным плачам. Искони русское пение было соборным, многоголосым, и право на одинокую песню с языческих времен дарилось лишь сироте, вдове, бобылю и плакальщицам. Одинокий голос — если не частушка, то всегда оплакивание; быть может, потому в нашей поэзии он звучит не затихая. Ведь мелодия — не отдельное стихотворение, не его рисунок. Она пронизывает всю жизнь поэта.

Имевшие место попытки зачислить Марию Петровых по ведомству женской лирики, сделать из поэта поэтессу, заведомо безнадежны. Вообще, женская лирика, мужская, тихая, громкая и прочая, все эти дефиниции, по-моему, — чепуха на постном масле. Стихи, как дети, рождаются живыми или мертвыми. Живорожденные живут и умножают жизнь (попутно плодя графоманов, но это уж не их вина) — живут ощутимо: не блестят или тускнеют, как ледяная гладь, а растут, как деревья, перерастая нас. Но и среди них очень редко, реже, чем вода в пустыне, встречаются первородные, особые, которые хочется назвать нерукотворными. К пушкинскому «На холмах Грузии» другого слова не подобрать. Нерукотворно безыскусное, почти бессловесное стихотворение Анны Ахматовой «Как невеста получаю каждый вечер по письму»:

Я в гостях у смерти белой

По дороге в тьму.

Зла, мой ласковый, не делай

В жизни никому.

Таким мне кажется и стихотворение Петровых «Скажи, как жить мне…»:

На бездыханный берег твой

Возьми меня скорей

И красотою неживой

От жизни отогрей.

Два стихотворения, которые созданы женщинами и могли быть созданы только женщинами. Женская лирика? Или женская душа, знающая, чего стоит затеплить искорку жизни и уберечь этот беззащитный огонек, и просто не способная поверить, что все напрасно и смерть сильнее любви?

Дар, по крайней мере свой, Мария Петровых явно считала не праздничным подарком, которым можно играть и забавляться, а поручением. Думаю, так же она относилась и к жизни. И мучилась тем, что не исполнила поручение — или исполнила не так, как могла. Эта сквозящая в ее стихах беспощадность к себе — нравственный урок посерьезней и потруднее, чем ее же --">