Михаил Геннадьевич Делягин - Светочи тьмы

умещалась в сознании типичного российского либерала.

Да, он убежден (как минимум со стакана сока, выплеснутого в тогда еще живого и провоцировавшего его Немцова), что Жириновский – подонок. Да, он видит его успех, что означает его эффективность как политика. Но его сознание так примитивно, что эти две простейшие мысли, строго говоря, не противоречащие друг другу, просто не помещаются в нем одновременно, – и первая напрочь вытесняет вторую. Жириновский находится на арене российской политики более 30 лет, – и 20 из них я хвалю его за эффективность. И 20 лет подряд я вижу, что эта мысль почти всякий раз оказывается для них новой, неожиданной и не поддающейся восприятию.

«Патриотизм – последнее прибежище негодяя»

Давно разжевано и доказано даже для самых идеологизированных «глотателей газет», что великий Л.Н. Толстой, переводя сложный текст со староанглийского языка, сумел-таки ошибиться. Оригинальное «патриотизм может оправдать даже негодяя» классик переделал в «патриотизм – способ самооправдания негодяя».

Но почему именно либералы сделали эту ошибку фактором общественной жизни?

Сначала – понятно: валили КГБ, КПСС и СССР. Но свалили же – почему не поднимать свой, российский патриотизм, как во всех странах СНГ?

Почему все 90-е, пока либералы были у власти, любить Родину было стыдно? Почему за словосочетание «национальные интересы» в служебной бумаге еще в 1995 году (личный опыт) можно было огрести серьезные неприятности?

Потому что, когда в начале 90-х, по известному выражению, «попали в Россию», далеко не все «целили в коммунизм». И те, кто промахнулся, вроде Зиновьева и в целом диссидентов, горько раскаивались и никакой карьеры в своем раскаянии не сделали.

А карьеру сделали, в тогдашних терминах, «демократы» – те, кто попал куда целил.

Лучше всего это выразил откровеннейший из либералов Кох, сказавший о бесперспективности и безысходности России с такой чистой детской радостью, что шокировал даже своих коллег.

Не менее откровенна была еще одна «прорабша перестройки», буквально визжавшая на круглом столе, «по горячим следам» посвященном 11 сентября 2001 года, что любые люди, готовые сознательно отдать свои жизни за что бы то ни было, – выродки рода человеческого и должны уничтожаться физически в превентивном порядке, чтобы не мешали нормальным людям нормально жить.

Дело было в Ленинграде (тогда и ныне Санкт-Петербург), недалеко от Пискаревского кладбища, где лежали эти самые, по ее терминологии, «выродки».

Признаюсь: даже американцы в своих войнах после Второй мировой, даже террористы, даже фашисты ближе мне, чем эта либеральная дама, которую я слышал своими ушами. Потому что они сражались за свой народ, – или хотя бы искренне думали так, а она вполне сознательно сражалась против своего народа.

Не исключаю, что это вышло у нее нечаянно – просто потому, что в основе ее мироощущения лежали запросы потребления.

Последнее слово – главное для понимания отношения либералов к России. Иначе их можно понять, лишь допустив, что они бескорыстно испытывают к нам животную ненависть.

На деле все проще: они просто стремятся обеспечить себе качественное потребление, оставаясь равнодушными к его цене для остальных. «Ничего личного – только бизнес». Дело не в какой-то специфической ненависти: хотя она часто действительно имеет место, как причина либерального поведения она все же второстепенна.

Россия нелюбима либералами не как враг, не как противостоящая сила, но лишь как неудобство, как гвоздь в ботинке: ее народ (тоже запрещенное после победы демократии слово, положено говорить «население»!) мешает им красиво потреблять, как плохому танцору мешают танцевать ноги.

Обычным людям свойственно застывать в тяжком раздумье между севрюгой и Конституцией; при выборе же между Конституцией и куском хлеба 95 % людей не задумаются ни на минуту, и всерьез осуждать их может только тот, кто не голодал сам.

Но именно у либералов – и именно в силу их идеологии – потребительская ориентация всеобъемлюща. И, служа своему потреблению, они автоматически, незаметно для себя самих, начинают служить странам и регионам, где потреблять наиболее комфортно, – нашим объективным, стратегическим конкурентам. И, живя ради потребления, они начинают любить те места, где потреблять хорошо, комфортно, и не любить те, где потреблять плохо, неуютно.

--">